Легенды Приграничья (сборник)

Я посмотрел, как она уходит, зажег новую сигарету и сунул ее в рот. Я понимал, что происходит. Я не раз видел, как такое происходит с другими, но от этого не становилось легче. На земле это было бы достаточно плохо, но здесь в глубоком космосе, где Сандра является абсолютным монархом этого искусственного мирка, я вообще не в силах что-либо изменить. Там, на земле, даже в условиях феминистской культуры, мужчина может принять меры против жены и ее воздыхателя. Но посмей я сделать такую попытку здесь, меня немедленно квалифицируют как саботажника.

Но ведь есть же что-то, чем можно воспользоваться.

Должно быть.

Не может не быть.

Как много знает Марта? А Пегги?

Женщины знают о женщинах такое, какое никогда не узнает о них ни один мужчина. Это масонская ложа, куда мужчинам доступ заказан. А внутри этой ложи — соперничество. Вот она, стервозная женская сущность. И все крутится вокруг любви и войны. Если я смогу использовать ревность Марты и Пегги, тем лучше. Хорошо бы накостылять Листауэлу, потом схватить Сандру за волосы и, рыдающую, швырнуть на кровать. Но, зная Сандру, как только мужчина знает женщину, я бы не рискнул на такое. В конце концов, она капитан, а я — простой повар, и мне хорошо известно, чем чреват бунт на корабле.

Пегги подойдет лучше всего. Как женщина, Марта ненавидит Сандру, но, как старший помощник, она лояльна по отношению к капитану. Пегги, взращенная скорее в мастерской, нежели в кают-компании, меньше зависит от золотых погон и наставлений королевы-матери.

Мне все-таки это не нравилось. Есть некая бесхребетность в том, чтобы искать помощи на стороне, но я был в полном отчаянии. Я швырнул сигарету в направлении мусоросборника, поднялся и пошел по коридору. Посмотрел на дверь гостевой комнаты, занимаемой Листауэлом: интересно, что там сейчас происходит. Чуть было не ворвался туда, сжимая кулаки, которыми хотел разнести в щепки эту дверь. Чуть было не ворвался.

Но не хватило духу.

Вместо этого я отправился по коридору на соседнюю палубу, где находились офицерские каюты. Из каюты Марты слышалась громкая музыка — вернее, то, что она именовала музыкой: атональные симфонии Крашенко. Значит, она одна, получается, что и Пегги — тоже. Пегги не скрывала, что предпочитает более мелодичную музыку. Док Дженкинс как исполняющий обязанности второго помощника сейчас на вахте. А Клод Сметвик наверняка занят рассылкой своих мыслей сквозь световые года, сплетничает с друзьями-телепатами на далеких кораблях и далеких планетах.

Я постучал в дверь каюты Пегги, услышал невнятный звук, означающий, видимо, что можно войти.

Я ступил в каюту и начал пятиться назад. Пегги распростерлась на кровати, загорая под лучами солнечной лампы. Кроме темных очков и задумчивого выражения лица, на ней больше ничего не было.

Я замялся:

— Извини. Мне показалось, ты пригласила войти.

— Да, так оно и было. Закрой дверь. Сквозняк.

Я закрыл дверь и тяжело опустился в кресло. Оно стояло слишком близко к кровати. (Нет, пожалуй, недостаточно близко.) «К дьяволу все это! — подумал я. — Раз ее это не смущает, почему я должен переживать?!!» — и посмотрел на нее восхищением. В ее обнаженном теле было что-то смутно знакомое, но, в то же время, и нечто удивительное. В своих комбинезонах она выглядит бесформенной и бесцветной. Без одежды же — намного привлекательней. Довольно пухленькая, но только там, где положено, и с тонкой талией. Пожалуй, можно обхватить ее двумя руками. Неплохо бы попробовать сделать это.

— Деньги на бочку! — сказала Пегги.

— Я только хотел узнать, не подойдет ли эта твоя лампа для приготовления утки по-бомбейски.

— Утки по-бомбейски? А как она готовится?

— Это рыба, вяленная на солнце. Она воняет. Ее едят вместе с карри.

— Ну и наглый же ты лжец, Питер! — возмутилась она.

— Вовсе нет. Утка по-бомбейски выглядит именно так. Вонючая вяленая рыба.

— Не хочу это обсуждать. Может, твои мысли сейчас сосредоточены в районе живота, но явно не на желудке.

— Ну… — смущенно забормотал я.

— И вот еще что, мистер Малькольм, нечего ожидать, что я буду ловить тебя на желании возмездия, а ты меня — на том же самом.

— А это было бы неплохим решением.

— Теперь пожалуй. Но впоследствии может помешать, когда определенные личности, чьих имен мы сейчас не называем, решат, что их долг перед вышестоящими инстанциями — на первом месте. — Она продекламировала:

«Не в силах больше я любить, мой дорогой,

Ты тоже лучше не играй в любовь со мной…»

— Не возражаешь, если я закурю? — спросил я.

— Да пожалуйста, хоть самовоспламеняйся!

— Не оригинально, — сказал я ей. — И не смешно.

Я зажег сигарету. Она протянула точеную руку и забрала ее, но при этом не продемонстрировала ничего, кроме своего вида сзади. Я зажег другую сигарету и сунул ее в рот.

— Давай выйдем поговорим, здесь слишком жарко, — предложил я.

— Разве? — удивилась она. — Нет, рубашку снимать нельзя! И шорты тоже нельзя, я повторяю! Если ты это сделаешь, я позову на помощь. Раз ты в моей каюте, а не я в твоей, тебе и отдуваться.

— Ох, — все, что я мог сказать.

— Вот именно.