Легенды русского шансона 2002

Встреча с Наташей преобразила не только жизнь, но и творчество Анатолия. Родные сестры «центровых красючек» Миши Круга, разбитные девахи, вроде Веры Королевой и «Бабы» Любы, уступили место более нежным образам. И если раньше сердце метафизического зэка грело нечто абстрактное, то теперь любовь стала зримой вполне. Даже их редкие ссоры рождают красивые мелодии.

«Как-то мы поругались, — вспоминает Наташа,

— и две недели не разговаривали, а потом он уехал на гастроли. Возвращается, вставляет в магнитофон кассету и говорит: «Ты знаешь, я понял, что ссориться иногда полезно».

Пристегнуться просим всех, мы на взлетной полосе В этой спешке бесконечной

Не успел тебе сказать: таких женщин любят вечно!

Робкая, правдивая, нежная, красивая, милая —

Так чиста, застенчива дорогая женщина ты моя Чем дальше, чем дальше, тем ближе ты мне Я долго скитался по грешной земле И хоть и не мерил Пространство и время,

Чем дальше, тем ближе ты мне.

И все же, почему именно «шансон»? Ведь, в принципе, кабацкий музыкант может развиваться в любом направлении — есть тому немало джазовых, роковых, попсовых примеров...

«Не я жанр выбирал, а он меня, — говорит Полотно, наигрывая на гитаре вступление к... «Лестнице в небеса» «Лед Зеппелин». — Во-первых, у меня от природы хриплый голос. И курьезы по сей причине случались уже в самом начале моей карьеры. Как-то во время смотра художественной самодеятельности в самый неподходящий момент заболел или просто забухал наш клавишник Саня Карлсон, который обычно пел. А петь предстояло не что-нибудь — «День Победы»! Пришлось мне грудью ложиться на амбразуру. Члены комиссии потом говорят: «Все здорово, оркестр хорошо звучит, только вокалист какой-то странный — хрипит». «Да простыл», — попробовал отшутиться я. Стоит ли говорить, что никаким лауреатством мы отмечены не были».

Полотно старается называть вещи своими именами. Во всяком случае, не пытается скрыть за двумя высшими образованиями пролетарское происхождение и дворовую юность. С точки зрения владения русским языком, из оструганного поэтического древа нет-нет, да и торчат сучки, как, например, в песне «Сестрички»:

.Им ветер-озорник заглядывал под юбки,

И смех веселый по округе разносил На ножки стройные, на розовые губки Созерцать спокойно не хватало сил.

Анатолий считает, что сам принадлежит к тем людям, о которых поет. Но он уже давно не босяк, хоть и был таковым. Оговорюсь: с существенной, кардинальной поправкой на необыкновенную пытливость ума и внутренний энергетический потенциал, подобный сжатой, но готовой в любой момент распрямиться пружине. Эти качества и вытолкнули его если не со дна, то с поддона жизни. А вот будет ли он честен сейчас? Задаю вопрос: «Так «русский шансон» — это, все-таки, песни босяков, или увешанных золотыми цепями «хозяев жизни»?»

«Безусловно, босяков. Которые далеко не всегда по жизни поднимаются, напяливают на себя цепи... Напяливают, а потом лихорадочно пытаются их срывать. Душат, цепи-то...»

«Откуда эти песни? — рассуждает Полотно. — Либо они вышли из самой братвы, либо отражают 38

ее психологию. Скорее, второе. Совсем не обязательно исполнителю жить по воровским законам. Но многие из тех, кто работает в этом жанре, безусловно, имеют понятия от братвы».

Полотно считает, что это неплохо. Есть, мол, в этих мужицких законах чувство справедливости. «Господь Бог предъявляет на том свете, а братва уже в этой жизни», — пытаюсь я выдать самопальный афоризм. Анатолий смеется: «Да нет, наш Боженька, он добренький. Хороший парень: не только предъявляет, но и многое прощает. А братва — никогда. Призыв Кемеровского: «Братва, не стреляйте друг в друга!» — очевидный бред, нонсенс: а чем, скажите, ей еще заниматься? Другое дело, что дух коммерции проник и в этот мир. Я знал людей, которых убили за то, что они, отмотав немалые срока по зонам, на воле продолжали жить по понятиям. Серега Боец, Царствие ему небесное, вышел, пожил два года и погиб. Это был человек, готовый отдать братку последнюю рубаху. Когда Боец увидел, что старые понятия рушатся, обща-ковые деньги не доходят до кичи, в братве творится беспредел, он грудью стал против этого. За что и был убит, не органами, а своими же. Не по понятиям, а по законам реальной жизни».