Легион обреченных

С помощью автогена меня осторожно освободили. Из экипажа вагона в живых еще оставалось девятеро, и пока мы перевязывали друг друга, разорвался еще один снаряд, и дверь башни заклинило.

Порта с Плутоном принялись колотить по ней кувалдами, и мы ухитрились открыть ее настолько, чтобы протиснуться. Вооружившись автоматами и гранатами, мы побежали к мосту, держась под прикрытием насыпи. Наперерез пустились русские танки, и нам пришлось бежать наперегонки со смертью. Забыть такой бег невозможно. У моста мы оказались первыми. Тут же заложили взрывчатку и зажгли фитили. Потом со всех ног понеслись по мосту, ступая на поперечины, между которыми далеко внизу была видна река, вспененная снарядами и пулями. Русские поливали мост из пулеметов, несколько человек из нас были убиты и, кружась, полетели в бурную желтую воду. Мы уже почти добежали до берега, когда от сильного взрыва у нас захватило дыхание. Мост начал медленно оседать.

— Держитесь за перила! — крикнул Порта.

Большая часть моста упала в реку. Поперечины сыпались, как листья с дерева под осенним ветром. Рельсы ломались с жалобным стоном, болты и гайки летели во все стороны, словно снаряды из автоматической пушки.

В конце концов грохот утих. Ухватясь за провода, мы с Портой влезли на опору моста, а оттуда, балансируя по качавшемуся рельсу, дошли до берега и остальных.

Фон Барринг мучился от жуткого ожога на лице. У оберстлейтенанта Хинки были ободраны нос и щека.

Возвратившись в депо, мы тут же повалились и заснули.

HALS-UND-BEINBRUCH [62]

Мы опустили защитные очки, повязали шеи шелковыми платками. Фон Барринг подал кота Сталина Порте. Потом Старик отдал по радио приказ другим машинам:

— Завести моторы. Приготовиться!

Автоматическое оружие было заряжено, длинные патронные ленты заправлены. Командиры машин доложили о готовности; потом снова раздался голос Старика:

— Первый разведывательный бронеавтомобильный взвод, вперед — марш!

Заревели моторы, под толстыми шинами захрустел гравий.

— Старик, дело плохо? — с трудом прошептал я.

— Несколько маленьких осколков в ногах и животе. Выглядит не так уж страшно. Да приободрись ты. Вот увидишь, тебя моментально поставят на ноги. Мы везем тебя и Штеге на эвакуационную станцию. У него повреждена только нога.

Машину встряхнуло, и я скривился от боли.

— Старик, боль жуткая. Дай глоток воды.

— Нить нельзя, пока врач тебя не осмотрит, — ответил он и погладил меня по голове. — Сам знаешь, при ранах в живот пить строго запрещается.

— Может, взглянешь, что там? Она сводит меня с ума.

— Мы тебя уже перевязали. До врачебного осмотра больше ничего нельзя делать.

Броневик остановился. Старик выскочил, и ко мне подошел Порта.

— Ну, дружище, стисни покрепче зубы, мы с Плутоном вытащим тебя и передадим Крохе со Стариком. После этого самое худшее будет позади. Подумай только обо всех санитарках, которые будут четыре раза на день обмывать тебе чистыми полотняными тряпками жизненно важные органы, как нашему безногому другу Асмусу.

Мои губы были искусаны до крови, когда наконец меня уложили на земле с противогазной сумкой под головой. Внезапно мне стало очень важно быть дьявольски смелым и не кричать. Когда клали Штеге, он издал громкий стон, потому что нога его ударилась о колесо броневика. Наши друзья наклонились и попрощались. Старик прижался колючим подбородком к моему и прошептал:

— Оставайся на гарнизонной службе до конца войны.

Порта пожал нам руки и поднес Сталина, чтобы он тоже мог проститься с нами; потом, перед тем, как скрыться в броневике, крикнул:

— Счастливчики! Поцелуйте всех за меня, скажите им, что я стану ежедневно заботиться о своем виде и буду таким же красавцем, когда они увидят меня снова.

Мощный мотор взревел. Старик, Кроха и Плутон помахали нам из открытой башенки, потом броневик скрылся в облаке пыли.

Помимо боли я испытывал тревогу и одиночество. Хорошо, что рядом был Штеге.

Санитары отнесли нас в большое помещение, пол его был устелен соломой, на ней лежали раненые солдаты в грязных, рваных мундирах. Когда нас положили, Штеге взял меня за руку.

— Скверно, дружище? Вот увидишь, когда врач осмотрит тебя и сделает укол в руку, сразу полегчает. Нужно добиться, чтобы мы все время оставались вместе.

— Да, нам лучше ни в коем случае не разлучаться. Черт, как больно. Будто обдирают внутренности. А как твоя нога? Повреждена сильно?

— Слегка побаливает, — с вымученной улыбкой ответил Штеге. — Особенно в ступне. Но черт с ней, с ногой, ее можно отрезать. С раной в живот дело хуже.

Подошел врач с двумя санитарами, выписывающими под его диктовку карточки на каждого из раненых.