…А еще через три дня, как только мы получили от консьержей смс-ки о том, что лифт и сортиры в нашем доме работают, хотя тепла еще не дали, мы увязали свои кутули и баулы и двинулись в обратный путь. «Одна нас поведет судьба по рассветающим селениям». Я зашла в полупустой супермаркет, где народ стоял небольшой толпой и тупо смотрел на полки, уставленные непонятным соевым молоком. Но уже выносили связки зеленых бананов. Уже вывозили на тележках упаковки колбасной нарезки. Я купила овощей. Кассир, пересчитав покупки – свекла, морковка, капуста, картошка, петрушка, лук, чеснок, – озарился пониманием и спросил строго, но доброжелательно:

– Задумали сделать боршт?

– Именно, – сказала я.

– И яблочко не забудьте добавить.

Так я и сделаю.

Легкие миры

– И вы понимаете, не правда ли, что с этого момента все права, обязанности и проблемы, связанные с этим имуществом, становятся вашими, – терпеливо повторил адвокат. – Это уже будет ответственность не Дэвида и Барбары, а ваша.

Дэвид и Барбара, нахохлившись, смотрели на меня не мигая. В руке у меня была авторучка с черными чернилами, и я должна была поставить последнюю подпись на контракте о покупке дома. Дэвид и Барбара разводились и продавали дом в Принстоне, штат Нью-Джерси, а я его покупала. Мы сидели в адвокатской конторе. А за окном буйствовал тяжелый американский ливень – погодка была примерно такая, как в Петербурге в 1824 году, вода била с неба с какой-то особо бешеной яростью, на десять метров вдаль ничего не было видно, кроме мутной водяной стены, а то, что было видно, внушало ужас: уровень бурлящего на земле потока уже дошел до середины колеса припаркованной за окном машины и поднимался выше со скоростью секундной стрелки.

– Да, может затопить, – равнодушно сказал адвокат, проследив за моим взглядом. – В Нью-Джерси после таких ливней тысячи машин продаются как подержанные. Но покупать их я бы не посоветовал, это погибший товар. Впрочем, это всегда остается вашим выбором.

– А дом? – спросила я. – Дом может затопить?

– Дом стоит на горке, – заерзал Дэвид. – Соседей заливает, но нас пока…

– Плиз, мистер П.! – строго напомнил адвокат.

Адвокат запрещал Дэвиду говорить со мной, а мне – с Дэвидом. Предполагалось, что Дэвид сболтнет лишнее, например, расскажет о скрытых недостатках своего дома, я ахну, и цена на строение раз – и упадет. И Дэвид потерпит урон. Или – вот как сейчас – Дэвид накормит меня пустыми обещаниями – якобы горка гарантирует сохранность имущества, а я поверю; а потом я, допустим, вхожу в домик, а там в подвале колышется вода. Вот и обманул Дэвид, да еще в присутствии двух юристов, тут-то я и подам на него в суд, пойдет тяжба, – ой, не отвяжешься. Дэвид по сценарию должен был быть холоден, замкнут и нейтрален. Любезен и далек.

Это Дэвид-то! Он был так неподдельно рад, что кто-то хочет купить у него дом, по американским меркам совсем позорный: длинный серый недостроенный сарай с протекающей крышей, спрятанный в глубине заросшего, запущенного участка в непрестижном сельском углу: адрес, для понтов, принстонский, а на самом деле это черт знает где. Глухой лес, разбитая дорога, уводящая к брошенным, разрушающимся строениям; там, в конце дороги, в чаще, вообще стояла избушка, которую я называла про себя Конец Всех Путей: заколоченная, с выбитыми стеклами, истлевшая до цвета золы, она рухнула бы сразу вся, если бы ее не держали, пронзив как копьями, два десятка тонких и крепких деревьев, проросших сквозь нее ровненько, пряменько, невозможненько, непостижименько.

Дэвид был честным и простым, уж совсем честным и простым, он аж таращился от желания не обмануть, не объегорить даже случайно. Показывал, как сгнили полы в его кухоньке: линолеум протерся до дыр, его тридцать лет не меняли! Но доски еще держатся. Предлагал встать на четвереньки и заглянуть вместе с ним под какой-то шкаф – там в полу не хватало целого куска. Дергал оконные рамы с присохшими, утопленными в масляной краске шпингалетами: совсем плохие! Поменять придется! Подробно рассказал, где протекает крыша, куда подставлять ведра. И про то, какой облом у него вышел с террасой. Нет у Дэвида террасы, то есть она есть, но в мечтах. А в реальности – ну нет. Вот сами смотрите. И он, побившись бедром, не с первого раза распахнул забухшую скособоченную дверь из клееной фанеры, темневшую в торце этого убогого жилья, – а там! Там была волшебная комната.

Вы делали шаг – и выбирались из полутемного, узкого, низкого земного пенала на воздушную, висящую невысоко над землей веранду. И левая, и правая стены были стеклянными от пола до высокого потолка и выходили в зеленые сады, в которых порхали маленькие красные птички и что-то колыхалось, цвело и оплетало деревья.

– Вот рамы я сделал, это очень хороший мастер, к нему очередь на несколько лет, – сказал Дэвид извиняющимся тоном. – Я потратил много денег. Очень много. Может быть, тысячи две. Две с половиной. А на террасу не хватило.