Легко и просто, или Кризис тридцати лет

Я прославилась в палате, как «жена декабриста». Все больные завидуют Игорю, и уверяют, что мне надо ставить памятник. Он бесится от своей беспомощности, и матерится, когда я неправильно приподнимаю его на подушку. Я терплю, и стараюсь приподнимать правильно. Иногда я выхожу в соседний магазин за минералкой и кефиром. Игорь звонит мне ежесекундно и торопит и психует, потому что без меня не может повернуться и сходить в туалет. А ещё ему кажется, что я изменю ему по дороге из магазина, прямо вот в его трениках и с нечесаными волосами изменю с первым встречным. Тётя Валя звонит мне и расспрашивает о его состоянии, сама не приходит, потому что «Он сам во всем виноват».

Я путаю дни, ночи, время и события. Звонит квартирная хозяйка, и деликатно просит, чтобы Игорь съехал с квартиры, потому что соседи жаловались, что он «устраивал там оргии». Я не реагирую вообще никак на оргии и на соседей, в мозгу отключилось что-то. Я просто реагирую на сигнал – съехать в очередной раз. Снова сумки, вещи, ключи, уборка… Когда Игорю немного легчает, еду делать всё это. В комнате бардак: полотенце в крови, включенный компьютер, его шорты… тоже в крови, нож…

Я спокойно понимаю, что его «не пырнули ножом», что это сделал он сам. Сделал наконец-то… Я СПОКОЙНО понимаю это, я, кажется, знала это с самого начала.

Пока привычно и быстро я освобождаю наше последнее несчастливое жилище от нашего там присутствия, Игорь по традиции звонит мне миллион раз за минуту. Он взволнован, он торопит, о чего-то боится… Я нахожу его старый телефон, по неписанным им же правилам – ковыряния в чужом телефоне, лезу в галерею, и понимаю чего он боится…

Фото… Женская спина. Ещё фото… какое-то мутное смешение тел. Наш диван, наш ковёр на полу. Это я или не я? Может быть когда-то он фоткал меня. Нет… Не я… Нет… Не хочу в это верить…

В душе пусто и спокойно. Слёз нет – выплаканы. Истерики нет – отключился активатор истерик. Злости нет, обиды нет, даже удивления нет. Пустота…

Звоню в грузоперевозки, везу его вещи к тёте Вале, беру куриный бульон в банке. Больница, палата, спортивные штаны…

– Ты пил кефир?

– Ты где так долго? Ты же знаешь, что я не могу без тебя есть. У меня болит всё. И тошнит. Ты почему трубку не брала?

– Я брала…

Я правда брала, все миллион раз брала. Я не помню, может и упустила один раз… А он помнит. Он всё помнит, что не нужно. А я не помню… И что гложет внутри, тоже не помню…

Он напоминает мне сам:

– Что не так? Ты снова какая-то мутная. Ты что-то скрываешь.

И я вспоминаю… Телефон. Молча подаю, продолжая разворачивать пакет с тётиным бульоном. Я вообще ни о чём не думаю, кроме того, что дико хочу спать.

Но Игорь лучше меня знает, что у меня на уме, он всегда это лучше знал:

– Я так и думал! Я знал, что ты что-то мутишь.

Я мучу. Я виновата. Да, так надо. Это правильно. Так было всегда.

Игорь стонет и корчится. У него какая-то непроходимость в кишечнике. Утром он ел только яблоко. Неужели от яблока. Я ищу врача. Тот осматривает Игоря, посылает нас на рентген. Ругает за яблоко. Ковыляем вниз по ступенькам. Игорь висит на мне, и просто кричит от боли. На первом этаже приёмное отделение и рентген-кабинет. В нём никого. Иду искать кого-нибудь. Игорь лежит на скамейке и стонет. Вновь прибывшие больные, забыв про свои болячки, с сочувствием смотрят на него. Снимок показывает, что всё плохо. Врач говорит, что нужна повторная операция и снова ругает за съеденное яблоко. Это я во всем виновата – я купила его утром.

Нас направляют на клизму, а потом пить какой-то барий, а потом снова рентген. Всё это мучительно тяжело в прямом смысле, потому что мне приходится практически таскать Игоря на себе, а я сама сейчас похожа на дистрофика, и вот-вот брякнусь в обморок от недосыпания, недоедания и непонимания всего происходящего со мной в последний год жизни…

Рентген после бария показывает, что всё обошлось, и вторую операцию делать не нужно. Торопящийся куда-то доктор посреди лестницы бегло смотрит на снимок и изрекает:

– Тебе повезло. Всё нормально. Съешь хурму, Смирнов.

Я с трудом понимаю, что про хурму – это шутка и камень в мой огород за яблоко.

Мы с Игорем благодарим врача, обнимаемся и ревём в голос всё посреди той же лестницы.

Тема его измены автоматически закрыта. Если я не ушла, не бросила, если я стою и обнимаю его и плачу ему в унисон, значит, я простила. А раз простила, значит больше не должна напоминать об этом.

Я простила, но не забыла. На следующий день мы ссоримся посреди коридора, привлекая к себе внимание. Ссоримся из-за пустяка, не вспоминая главного. Игорю значительно лучше, и, видимо, он не может мне простить, то, что я «выносила из-под него какашки». Он такого не прощает. Он должен быть сильнее, а он был слабым и беззащитным передо мной. А сейчас силы вернулись. Сегодня ему снимали швы. Я ждала в коридоре и слышала, как он сокрушался по поводу исчезнувших кубиков на прессе. Кривоватый шрам от груди до паха уродовал его тело. Он не простит мне этого никогда. Он любит своё тело. А во всём случившемся виновата, конечно же, я…