– Мне бы хотелось, чтобы ты стеснялась меня, – солгал он.
– А мне бы хотелось, чтобы мой папочка не был занудой.
– А если твой папочка пытается философствовать?
Она наклонилась за лежащим на салфетке яблоком. Вздохнула.
– Почему-то слово «пытается» смешивается в моей маленькой голове со словом «пытать».
Он отвел глаза от озерного тростника, взглянул ей в лицо. Она смотрела на него насмешливо, грызла яблоко, и яблочный сок блестел у нее на губах.
– Не волнуйся. Я все понял. Давай вместе пройдем весь путь. Не будем нарушать естественный порядок событий. Согласен считать тебя маленькой девочкой. Начнем с пеленок и памперсов. Пройдет время, ты вырастешь, повзрослеешь и однажды перестанешь пускать меня в ванну потереть спинку.
– Не упускай свой шанс! Дети растут быстро. Ой!
Она нагнулась и подняла с травы разбитую газовую зажигалку.
– Обрезалась?
– Ерунда, – она села в траву, подтянула маленькую ступню прямо к лицу, лизнула ее и приложила к ранке лист подорожника, – зато есть фант.
– Неизвестно чей.
– Чей-то.
– Зачем тебе неопределенность?
– А зачем мне определенность?
– Хочешь разбавить мою скудную фантазию случайными людьми? Думаешь, я буду более ответственно относиться к нашей игре? К тому же, как я узнаю, когда сбудется мое последнее желание?
04
Иногда желание было одно. Уснуть и увидеть снова один из счастливых снов. Их было так мало… Наверное, не более десятка за все его детство. В череде ночных видений были и интересные сны, и захватывающие, и даже успешные. Но более всего запомнились кошмары. Годам к десяти он в совершенстве овладел способами прерывания страшных снов. Он либо прыгал с высоты, либо улетал, банально махая руками, как крыльями. Он научился просыпаться по собственному желанию.
О, спящее летающее человечество и бодрствующее ползающее! Случись материализоваться ночной виртуальности, и небо над головами заполнится парящими людьми. Как летучие мыши, повиснут бабушки над подъездами, «гаишники» будут порхать над перекрестками, а дети – хулиганить и подсматривать в окна. Но мир сновидений чаще жесток, чем снисходителен. Взлетающему рано или поздно приходится упираться в жесткий небосвод, превращающийся в потолок. Окна перестают открываться, и горизонт сужается до размеров ошейника. Воздух становится тягучим, как клей, и заползает в глотку ужасающей опасности вместе с попавшим в нее спящим существом. Всегда остается, правда, еще один выход. Нужно отчаянно и смело идти навстречу опасности, и сон становится смешным… Тут бы и посмеяться, но стоит закрепиться в приятной роли если не негодяя, то стороннего наблюдателя, и вот ты уже в шкуре самого жалкого действующего лица. И, наконец, с облегчением просыпаешься в темной комнате, боясь и открыть глаза, и заснуть снова.
Счастливых снов было мало. Теперь он уже не помнил их содержания, но тогда ощущение счастья, любви, тепла столь безраздельно и ошеломляюще пронизывало маленькое существо, что уже потом согревало его еще долгие ночи. Единственное, что он помнил и осознавал в этих снах, это осязаемое присутствие. Это была, кажется, девушка, может быть, даже девочка. Конечно, старше его, маленького. Стройная. Одетая в какое-то неясное платье, иногда в платке.… Или и это ему казалось? Он совершенно не помнил или не видел ее лица. Она сидела на скамье, стоящей на зеленой луговине позади их дома. И больше ничего. Только любовь. Океан любви. Теплая волна, захлестывающая, согревающая, обнимающая, поднимающая в небо и бережно несущая маленького мальчика. Он впитывал эту любовь каждой клеточкой своего существа. Он дышал ею. Он плакал утром от пережитого счастья и горя, что этот сон, может быть, никогда не повторится.
Она и сейчас звучит в нем ускользающей мелодией. И, сверяясь с этим застывшим звуком, он искал ее всю свою жизнь. Во всех женщинах, с которыми сталкивала его судьба. Найдет ли он когда-нибудь ее? Или не дай бог ему ее найти? Что это было, и кто это был? Кто это был и куда он исчез? Господи! Как ему холодно и одиноко теперь!
05
– Ты веришь в ангелов?
Они ехали в его очень приличном красном «мустанге», она утопала в мягком кожаном кресле, положив ноги на приборную панель, и платье шелестело у нее на талии.
– Да.
– А что такое ангелы?
– Не знаю.
– Разве можно верить, не зная?
– Знать – это не значит верить. Я верю в то, во что мне хочется верить. Мне хочется, чтобы ангелы были. И я в них верю.
– Интересно. Мало ли чего тебе хочется. Тебе хочется, чтобы твоя жена была тебе верна, и ты в это веришь, а она вытворяет в это время, бог знает что.
– Поэтому у меня нет жены.
– То есть ты не знаешь, есть ли ангелы?
– Я верю, что они есть.
– Но не знаешь наверняка? Как же ты пишешь книги? Ведь писатель должен все знать!
– Почему все?
– Ну, вот в цирке клоун. Он всех смешит, повторяет трюки за гимнастами, падает, кувыркается. Но ведь чтобы делать это легко, он должен уметь делать все это лучше всяких гимнастов! Так и писатель. Ведь в своих книгах ты описываешь чужие жизни, значит, все должен уметь.