Легко видеть

Вот так здесь почти не осталось ни пришельцев, ни проходимцев. Сюда и раньше-то забирались только те, кто плохо чувствовал себя в толпе среди других хищников, поскольку главный фарт обнаружился дальше к северо-востоку – туда и слетелось большинство искателей удачи. Те же, кто промышлял на Реке, старались действовать скрытно. Им хотелось найти свое золото и сохранить месторождение в тайне, чтобы оно оставалось вечным источником их богатства. Но пришлым было невдомек, что все их конспираторские ухищрения были напрасны, и за ними все равно бдительно следили скрытые следопыты и наблюдатели – в основном из аборигенов, в меньшей степени – из русских старопоселенцев. Такие все замечали, водить их за нос никому не удавалось. Они всегда знали, кто, где и чем занимался, кто с кем пришел, кто с кем жил и кого убил и даже кого съел. Людоедов они, наверно, тоже отслеживали – либо до той поры, пока те сами не подохнут от голода над своим златом, либо до той поры, пока их из брезгливости или при самозащите не убьет кто-то еще. Михаил много раз вспоминал о давнем соседстве в этих глухих местах двух видов хищничества вокруг собственно золота – таких как, грабежи, разбои, убийства ради наживы, и людоедства как средства поддержания жизненных сил в условиях отсутствия какого-либо снабжения, но только сейчас осознал, о чем таком полуявном, и все же ускользающем от полного понимания то и дело напоминает ему местный пейзаж. Несмотря на деятельность природы по очищению и исцелению тайги от ран, нанесенных хищниками-золотишниками, на местности продолжала лежать печать проклятия тем, кто принес сюда каторжный труд, даже добровольный, кто свихнулся в погоне за призраком большого фарта и в конце концов дошел до поедания себе подобных, чтобы остаться в живых.

Если не этим проклятием, то чем еще можно было объяснить такую скудость животного мира в необъятной тайге, где уже десятилетиями не было регулярного промысла, и в Реке, которая давно очистилась от мути, сопровождающей промывку золотосодержащих песков и шлихов? Случайные и редкие посетители вроде геологов и геодезистов такого истощения ресурсов биосферы вызвать никак не могли. Все это доказывало справедливость утверждений оккультных наук, что проклятие способно подавлять и уродовать жизнь потомков, проклятых в течение многих поколений. Оно всегда требовало искупления, а кто тут мог и должен был расплатиться за все совершенное одержимыми золотым миражем? Как вообще можно измерить всю сумму негативных нервно-психических воздействий, обрушившихся на окрестные горы, долины, реки, тайгу, невольно оказавшихся в роли театра, в котором разыгрывались гнуснейшие спектакли, вызываемые к жизни алчущим золота и будущих земных удовольствий распоясавшимся до предела, с ничем и никем не сдерживаемым эгоизмом? С таким изобилием мерзостей не под силу было справиться даже самой Земле. Подобное поругание планетарного естества обязательно должно было вести к очистительной катастрофе, в которой уничтожаются и губители, и все поруганное ими, ради того, чтобы последующее развитие могло начаться с «чистого листа». Возможно, нигде так определенно нельзя было представить себе размеры и неотвратимость гибельных последствий больной психики человечества, движимого ложными идеалами и идущего греховным путем, как в этих недавно затронутых алчностью местах.

Ход мысли был неотвязен и суров. Проплывая мимо вроде как уже приговоренного к ужасающему катаклизму мира, Михаил проникся осознанием еще одного заблуждения, прежде дававшего хоть какую-то надежду уцелеть кому-то из людей во время катастрофы в подобных глухих, как будто удаленных от центров порочной цивилизации краях. Теперь он понял – никому не укрыться и не спастись ни здесь, ни там. Да и то верно – конец света должен быть концом ВСЕГО света, а не только концом каких-либо особо непереносимых для планеты язв. Гималайские пещеры с телами людей, погруженных в состояние сомати – не в счет, потому что они, а не мы произведут потомство в виде новой расы, которое унаследует Землю после нас.