Легкой жизни мне не обещали

– Значит, сейчас явится, – Александр Сергеевич осторожно взял горячую чашку и направился к своему кабинету. На пороге задержался и бросил через плечо: – Как только он придет, сразу гони Брыня и Рощину ко мне. Чтобы не дожидаться их сто лет.

Когда дверь за начальством закрылась, я вопросительно посмотрела на Гошу:

– Нами, что, недовольны? Вроде, вчера все было нормально?

– Сегодня тоже, – успокоил меня напарник. – Шеф нас, по-прежнему, ценит и любит. Просто у него разболелась голова.

Я проворчала:

– Подумаешь! У меня вот тоже голова болит, а я…

– Извини, Рита, но ты не понимаешь, – мягко перебила меня Нина. – Когда у Александра Сергеевича болит голова, это совсем не то же, что у тебя. Последствия контузии. Поверь мне на слово, это несравнимо.

И что, в такой ситуации можно сказать в ответ? Так, чтобы это не прозвучало грубо, или нелепо, или смешно? Я только моргнула. К счастью, в этот момент дверь распахнулась и в приемную влетел Гордеев. Предсказания шефа оправдались на все сто процентов. Андрей Николаевич был в ярости. И орать он, действительно, начал, едва переступив порог.

Обращался Андрей Николаевич исключительно к Баринову – через приемную он проскочил так стремительно, что нас троих, похоже, просто не заметил. Мы с Гошей переглянулись, прошли в кабинет и устроились на привычных стульях. Нина, против обыкновения, не осталась за своим столом, а, прихватив большой «секретарский» блокнот, последовала за нами. Гордеев, растопырившись в кресле, продолжал бушевать. За пять минут, мы узнали про нашу доблестную милицию в целом и про Володю Стрешнева в частности, столько нового и интересного, что мне стало даже жалко – такие перлы исчезали, бесследно растворяясь в пространстве и времени.

– Надо бы записать, – шепнула я Гоше.

– Ага, на заборе, – он умудрился коротко хохотнуть, сохраняя при этом на лице маску сочувственного внимания.

– А хоть бы и на заборе. Было бы трогательное единство формы и содержания.

Шеф, мрачно покосился в нашу сторону, и я замолчала. Гордеев поорал еще немного после чего взял тайм-аут, дав Баринову возможность задать вопрос:

– Андрей Николаевич, а в чем, собственно, дело?

– В чем дело? – с полуоборота снова завелся Гордеев. – А вы разве не поняли? Эти идиоты, эти дебилы, эти шимпанзе в фуражках, они взяли с меня подписку о невыезде! Я им говорю, это же на меня покушение было, в чистом виде! Меня Господь уберег, повезло просто! А эти уроды неполноценные меня же и подозревают, – он очень артистично стукнул себя кулаком в грудь, – меня! Думают, что это я подложил взрывчатку в стол!

– А вы не подкладывали? – с обычной своей бестактностью, осведомился Гоша.

– Я?! – Гордеев даже забулькал, захлебываясь от возмущения. – Я?! Да мне!.. Да я!..

– Тут очень уместно было бы утверждение: «Да я никакую взрывчатку, в жизни, в руки не брал!», – тихо подсказал шеф, потер пальцами виски и поморщился.

Гнев Гордеева неожиданно угас.

– Было бы уместно… – горько повторил он. – Может, если бы я мог такое сказать, менты ко мне бы и не вязались. А я, после института, «бумажным лейтенантом», в саперных войсках, два года! Я эту взрывчатку, не то что в руки брал, я и ел, и спал на ней!

– Тогда надо радоваться, что с вас только подписку о невыезде взяли, – Гоша был верен себе.

– Чушь, – Гордеев прикрыл глаза и заговорил монотонно-ритмично: – Чушь, бред, кретинизм, ерунда, чепуха, глупость, идиотизм… – он запнулся и, не открывая глаз, потребовал: – Еще синонимы, быстро!

Могу похвастаться – я сориентировалась первая. А что, у нас в учительской я насмотрелась на самые различные способы аврального приведения нервной системы в порядок. Кто-то, с почти неприличной скоростью, заглатывает шоколад, кто-то курит, кто-то громко рассказывает неприличные анекдоты, кто-то медитирует, приняв позу эмбриона. И должна сказать, что способ Гордеева (хотя, с филологической точки зрения, считать приведенный им список, синонимами первоначального слова «чушь», было бы слишком большим допущением) не хуже других. По крайне мере, ему помогал, а это главное. Поэтому я, отбросив несколько, пришедших мне в голову первыми, но совершенно неподходящих слов, радостно подсказала:

– Мутотень! – чем заслужила одобрительный взгляд шефа и еще один, полный неподдельного уважения, от Гошки.

– Мутотень, – послушно повторил Гордеев. – Еще!

– Реникса! – неожиданно выдал Гошка и горделиво огляделся. Дескать, как я лихо! Оценили?

– Реникса, – мне показалось, что голос Гордеева стал чуть мягче. – Еще.

Нина тоже решила поучаствовать в этом шоу. Стоя за моей спиной, она произнесла с хорошим оксфордским акцентом:

– Брэд сив кэбэл.

– Брэд сив кэбэл, – машинально повторил Гордеев и открыл глаза. – А что это значит?

– Бред сивой кобылы, – пожала плечами Нина. – Английская транскрипция.

– Круто, – оценил Гошка. – Сама придумала?

– Что ты! Мы еще в школе так говорили.

– Спасибо, – серьезно сказал Гордеев. И, кажется в первый раз, посмотрел на Нину. – Брэд сив кэбэл, это я запомню. Ну что ж, теперь можно перейти к делу. Итак, господа, у меня серьезные неприятности.