Легковерие и хитрость

Есть люди, в которых препятствия не только не ослабляют, но еще умножают желания. Таков был Эдмон. Самая трудность победы превратила желания его в сильнейшую страсть. Скоро не мог уже он провести дня без Эмилии. При всей своей хитрости, при покрове дружбы страсть сия так живо изображалась во всяком слове, во всяком взгляде, во всех чертах лица Эдмона, что Эраст с малейшим проницанием мог бы открыть сию тайну; но он везде там видел дружбу, где действовала одна страсть. Скоро отсутствие Эдмона сделалось заметно в свете, ибо по общей превратности вещей там скорее заметят отсутствие интригана, нежели доброго человека. Где девался Эдмон? Он не был на бале, в концерте? – Эдмон извинялся, как мог, и все минуты посвящал Эмилии.

Однажды Эраст был отозван обедать. Эмилия осталась дома. Эраст, уезжая, просил друга своего разделить с нею время. Эта минута подала надежду Эдмону, он с радостью принял предложение.

Оставшись с Эмилиею один, он решился открыть ей страсть свою, ему оставалось только выбрать способ. Самым лучшим казалось ему то, чтобы поселить неприметно ревность в сердце Эмилии, охладить любовь ее к мужу и потом… Но скоро ли можно ожидать плодов от сего умысла? И мог ли равнодушно ожидать их Эдмон! Притом же, если они объяснятся? Если узнает Эраст вероломство мнимого друга? Эта мысль неприметно вовлекла Эдмона в глубокую задумчивость. Он сидел, потупив глаза, и молчал.

– Я долго смотрю на вас, – сказала, наконец, Эмилия, – какая причина вашей задумчивости? Даже я замечаю, что вы с некоторого времени совершенно переменились?

– Ах, Эмилия! Если бы вы знали, в какое замешательство приводит меня ваш вопрос!

– Вы меня удивляете, Эдмон. Простите меня, я не думала вас огорчить.

– Огорчить? Ах, нет! Клянусь вам, нет! Огорчения может иметь счастливый; но человека, привыкшего к несчастью, ничто уже огорчить не может и слезы, мука для счастливых, есть блаженство для несчастного.

– Браво! – сказала шутя Эмилия, – давно ли вы имеете такие романические мысли, Эдмон? Эту счастливую идею я советовала бы вам поместить в первом романе, который вы будете, конечно, теперь писать, или в тихую, майскую ночь проговорить ее спутнице несчастных – луне!

– Шутите, Эмилия, шутите над моею горестью.

– Но что же, если смею спросить, причиною вашей тайной горести?

– Одно ложное на себя упование, – отвечал Эдмон. – Ах, Эмилия! Я прежде много полагался на свое равнодушие, я не знал, что есть случаи, в которых человек не властен в чувствах своих. Я думал, что рассудок может управлять сердцем; но теперь вижу, что рассудок есть раб страстей.

– Что такое?

– Эмилия! Не спрашивайте меня. Я сказал, может быть, больше, нежели должно.

– Эдмон! Я вас не понимаю!

– Эмилия! Эта минута для меня драгоценна! Я хотел скрыть в сердце моем ту тайну, которая против воли моей излилась сама собою. Эмилия! – продолжал Эдмон, взяв ее за руку. – Эмилия! Я люблю… жизнь или смерть, решите теперь.

– Боже мой! Эдмон! Что вы делаете?

– Нет, божественная женщина! Клянусь, что я не встану с коленей до тех пор, покуда не услышу своего приговора.

– Эдмон, – сказала Эмилия, – вы меня обижаете. Я не ожидала, чтоб разговор наш кончился таким странным образом. Простите меня, если скажу вам, что я думала найти более добродетели в друге моего мужа. Встаньте, говорю вам, и оставьте меня в покое.

Эдмон с ужасом выслушал Эмилию. Уже он воображал все следствия пагубной своей неосторожности. Одна секунда – и все бы погибло; но он вдруг призвал на помощь адское коварство и, скрыв в глубине сердца весь стыд и злобу, овладевшую им, вскочил и с торжественным видом сказал Эмилии:

– Ангел добродетели! Теперь знаю всю цену счастия Эраста, сейчас бегу сказать ему.

– Что такое? – спросила с беспокойством Эмилия.

– Эмилия! – сказал Эдмон, – простите моему притворству. Я вас почитаю, но страсть моя есть выдумка.

– Выдумка?

– Так, Эраст уговорил меня сыграть эту комедию. Признаюсь, я с трудом согласился на его желание.

– Эраст мог сомневаться в моей добродетели? – сказала с удивлением Эмилия.

– Нет, нет, Эмилия! Эраст… не думайте… но я сам не знаю, что говорю… Я так рад… Так восхищен… Я еду к нему… Прошу вас, заклинаю, не говорить ему ни слова. Чрез несколько времени мы найдем случай отплатить ему.

Эдмон поцеловал руку Эмилии и вышел, не дав времени ей опомниться. Весь яд злобы разлился по жилам его, когда он ехал домой. Мщение истребило любовь в сердце его, и он положил отмстить Эмилии, хотя бы то стоило самой его жизни.

Эмилия не знала, должно ли ей было верить словам Эдмона. «Эраст мог сомневаться в моей верности, – думала она, – быть не может! Но неужели Эдмон обманщик? Его радость, его восхищение не могут быть следствием отказа. Итак, Эраст предал меня испытанию человека постороннего? Должно ли мне говорить ему об этом?»