Читаем Лейтенант полностью

– Наш долг, – начал Рук, – наш воинский долг… – но его друг уже замкнулся в себе. Гардинер опорожнил свою кружку, и его загорелое лицо бывалого моряка растянулось в ухмылке.

– Да, мистер Рук, я знаю. Именно так: все мы здесь – слуги губернатора, и к черту любого, кто скажет иначе!

Рук ничего не ответил. В голове у него крутился вопрос, которого он не желал слышать: «Что бы сделал я на его месте?»

* * *

На следующий день рано утром Рук спустился в поселение. Он чувствовал, что предает Гардинера, но любопытство пересиливало. Он пытался выдумать хитроумный предлог, чтобы взглянуть на схваченных туземцев, но, как оказалось, в этом необходимости не было. Шагая через плац, он увидел, как по склону холма спускается губернатор, а с ним ковыляют в кандалах двое мужчин. Капитан Силк бодро вышагивал рядом с губернатором с записной книжкой и карандашом в руках.

Туземец, что покрупнее, был лет тридцати, хорошо сложен. В его взгляде мерцала лукавая искорка. В голове у Рука мелькнула мысль, что если бы Силка похитили и привели к какому-нибудь воображаемому вождю местного племени, он точно так же оглядывался бы по сторонам с видом человека, которому все любопытно, и с улыбкой того, кто переживает величайшее приключение в своей жизни.

Второй был сложен иначе, более коренастый и угрюмый, он являл собой сгусток уязвленной гордости. Для него это никакое не приключение, подумал Рук. А вызов его достоинству.

Худощавое лицо губернатора преобразилось за одну ночь – округлилось и сияло радостью. Сегодня он был совсем не похож на Математический мост. Он поднял руку и повертел ею в воздухе, показывая ее дружелюбно настроенному туземцу.

– Итак, Бойнбар. На нашем языке это «рука». А по-вашему как она называется?

Бой-н-бар

. Рук представил это имя на бумаге, отпечатал его в своей памяти. Его первое слово на местном наречии.

Силк послюнявил кончик карандаша, готовясь записать, как местные называют руку. «Во всем полку не найдется никого расторопнее». И как только Силк умудрился оказаться на этом месте с записной книжкой в руках! Раз уж колонии Нового Южного Уэльса понадобился языковед, не разумнее ли было предложить эту роль лейтенанту Руку?

Быть может, губернатору по душе общество офицера ему под стать, подумал Рук и сам себе удивился. «Придет мое время, – успокоил он себя. – Силк не языковед, однажды обо мне вспомнят».

Между тем губернатор уже пытался завладеть вниманием второго туземца: он поднял вверх большой палец и слегка им подергивал.

– Варунгин? Варунгин! Это палец – по-нашему это называется «палец». А теперь скажи, как вы его называете.

Ва-рун-гин

. Уже два слова на местном наречии.

Но Варунгин отказывался смотреть в глаза губернатору и не обращал никакого внимания на его палец. Хоть ему и мешали кандалы, он шагал, выпрямив спину и глядя прямо перед собой, в пустоту, будто и не замечая губернатора.

Эти люди были похожи на тех, что Рук видел на острове Антигуа, и вместе с тем отличались от них. Ростом они были ниже рабов, кожа не такая иссиня-черная. Более теплого, коричневатого оттенка. И губы не настолько пухлые – поразительно пухлые – как у африканцев.

Помимо этих врожденных отличий были и другие, которым их, вероятно, научила жизнь. Эти двое обитателей Нового Южного Уэльса держались гордо и прямо, ни перед кем не склоняясь. Оторванность от остального мира спасла их от участи оторванных от родной земли африканцев, которых он видел в Английской гавани, – безликих черных шестеренок в огромном механизме империи.

Бойнбар посмотрел прямо на Рука, на его красный шерстяной мундир с латунными пуговицами и золотыми галунами, причесанные волосы и гладко выбритые щеки, бледную кожу. Под его взором Рук вдруг понял, какими странными, должно быть, кажутся со стороны эти волосы, эта кожа. Эта манера обвешивать тело тканью и блестящими побрякушками.

Он поймал взгляд Бойнбара и едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Он увидел в лице этого человека отражение собственного любопытства, то же непреодолимое желание окунуться в неизвестное, восхититься непривычным.

Но губернатор уже взял Бойнбара под руку и повел его к резиденции.

– Идемте, друг мой, пора обедать.

Он стал чавкать, жестами показывая, как подносит ко рту еду, и Бойнбар весьма охотно пошел с ним. Силку пришлось подгонять Варунгина, чтобы тот шагал следом, – он даже дотронулся до его руки, но Варунгин тут же ее отдернул. С трудом передвигая ноги в кандалах, он двинулся вперед с каменным лицом, всем своим поджарым телом выражая негодование.

* * *

В течение следующих двух недель Рук несколько раз находил повод спуститься в поселение, надеясь вновь увидеть туземцев, но так их и не застал. По словам юного Тимпсона, большую часть времени они проводили в доме губернатора, где их учили сидеть на стульях и есть с тарелок. Но бедняга Тимпсон так скучал по дому, что его волновала одна только Бетси, так что больше ничего выведать не удалось.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза