Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

— Очень странно. Значит, никакого прока вам от этого письма не будет?

— Нет, миссис Мейсон. — По крайней мере, не в том смысле, которой имела в виду миссис Мейсон.

— Пора вам зарабатывать призовые деньги. Я только и слышу, что какие-то капитаны получают тысячи. Мария живет на восемь фунтов в месяц, а ведь у нее ребенок. — Миссис Мейсон посмотрела на дочь. — Говяжья шейка стоит три пенса за фунт! Все так дорого, что я просто отказываюсь понимать.

— Да, мама. Я уверена, Горри дает мне все, что может.

Как капитан судна ниже шестого класса, Хорнблауэр получал двенадцать фунтов в месяц, а ведь он так и не купил себе новой формы. Цены в военное время росли быстро, а Адмиралтейство, несмотря на постоянные обещания, все еще не увеличило жалованье флотским офицерам.

— Некоторые капитаны получают больше чем достаточно, — сказала миссис Мейсон.

Призовые деньги и возможность их заработать — вот что в самых невыносимых условиях удерживало флот от беспорядков. Со страшных мятежей в Спитхеде и Hope прошло менее десяти лет. Но Хорнблауэр чувствовал, что, если миссис Мейсон и дальше будет продолжать в том же роде, ему придется защищать систему призовых денег. К счастью, вошла хозяйка и стала накрывать к ужину. Разговор тут же перешел на другие темы. Ни миссис Мейсон, ни Мария не стали бы обсуждать при посторонних такую низменную материю, как деньги. Они заговорили о чем-то несущественном. Все сели за стол. Хозяйка внесла дымящуюся супницу.

— Перловка на дне, Горацио, — сказала миссис Мейсон, внимательно наблюдая, как он раскладывает еду.

— Да, миссис Мейсон.

— Эту отбивную отдайте Марии. Вам предназначена вон та.

— Да, миссис Мейсон.

Молча сносить несправедливость Хорнблауэр научился, когда служил лейтенантом на «Славе» под командованием капитана Сойера, но сейчас он уже почти забыл эти уроки и вынужден был мучительно их вспоминать. Он вступил в брак добровольно, он мог сказать «нет» у алтаря. Если он поссорится с тещей, станет только хуже. Какая жалость, что «Отчаянный» оказался в доке как раз тогда, когда миссис Мейсон приехала помогать дочке, но едва ли такие совпадения будут часто повторяться в будущем — в бесконечном будущем.

Тушеное мясо, перловка, картошка и капуста. Ужин мог бы быть приятным, если бы не тяжелая атмосфера — и в прямом, и в переносном смысле. Топили углем, и в комнате было нестерпимо жарко. Из-за дождя выстиранное белье не вешали на улице, и Хорнблауэр сомневался, можно ли вообще вешать белье в окрестностях Драйверз-аллеи. Поэтому на стойке в другом конце комнаты висели одежки маленького Горацио, а все, что маленький Горацио носил, приходилось стирать по несколько раз на дню. Там висели длинные вышитые платьица, длинные фланелевые платьица, обшитые по подолу фестонами, фланелевые распашонки, длинные фланелевые свивальники и бесчисленные подгузники, подобно арьергарду, жертвующие собой для защиты всего остального. Мокрый дождевик Хорнблауэра и мокрая шаль миссис Мейсон добавляли свое к разнообразию запахов, а Хорнблауэр подозревал, что и маленький Горацио, лежавший сейчас в колыбельке рядом с Марией, тоже внес свой вклад.

Хорнблауэр подумал о свежем атлантическом воздухе, и ему показалось, что легкие его разорвутся. Он старался есть, но это получалось у него плохо.

— Что-то вы неважно едите, Горацио, — сказала миссис Мейсон, подозрительно заглядывая ему в тарелку.

— Я не очень голоден.

— Я так понимаю, сыты по горло готовкой этого Доути, — сказала миссис Мейсон.

Хорнблауэр уже знал, хотя ни слова произнесено не было, что женщины ревнуют к Доути и его присутствие их стесняет. Доути служил знатным и богатым, Доути знает изысканные способы готовить, Доути нужны деньги, чтобы закупить припасы для капитана на свой взыскательный вкус. Доути (так, по крайней мере, считали женщины) смотрит свысока и на Драйверз-аллею, и на семью, с которой его капитан связал себя женитьбой.

— Терпеть не могу этого Доути, — сказала Мария.

Слово было произнесено.

— Он вполне безобиден, моя дорогая, — заметил Хорнблауэр.

— Безобиден! — Миссис Мейсон произнесла всего одно слово, но Демосфен не вкладывал столько яда в целую филиппику. Однако, когда хозяйка вошла убрать со стола, миссис Мейсон вновь стала сама любезность.

Хозяйка вышла. Хорнблауэр, не замечая, что делает, распахнул окно и вдохнул морозный вечерний воздух.

— Ты его убьешь! — закричала Мария.

Хорнблауэр в изумлении обернулся.

Мария выхватила маленького Горацио из колыбельки и прижала к груди, как львица, защищающая львенка.

— Извини, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Не представляю, о чем я думал.

Он отлично знал, что младенцев следует держать в жарких и душных комнатах, и искренне раскаивался, что мог причинить маленькому Горацио вред. Но, закрывая окно, он думал о Черных Камнях и о «Девочках», о серых тяжелых днях и опасных ночах на палубе, которую может назвать своей. Он готов был снова выйти в море.

XVIII