Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

Ветер был чуть позади траверза. «Отчаянный» вспенивал морскую волну, матросы у брасов обливались потом, разворачивая реи под углом, который удовлетворил бы взыскательный взгляд Буша.

— Поставьте бом-брамсели, мистер Буш. И я попрошу вас любезно выстрелить лисель-спирты.

— Есть, сэр.

«Отчаянный» накренился под ветром, не безвольно, а так, как гнется под нажимом хорошая сталь. С подветренной стороны лежала в дрейфе эскадра линейных кораблей, и «Отчаянный», поприветствовав их, промчался мимо. Хорнблауэр догадывался, как завидуют их матросы несущемуся навстречу приключениям лихому шлюпу. Но ведь они не мотались полтора года меж скал и мелей Ируаза.

— Поставить лисели, сэр? — спросил Буш.

— Да, пожалуй, мистер Буш. Мистер Янг, что у вас на лаге?

— Девять, сэр. Даже чуть больше — девять с четвертью.

Девять узлов, и это еще без лиселей. После многомесячной несвободы это было чудесно, это пьянило.

— Старичок еще не разучился бегать, сэр.

Буш улыбался во весь рот, преисполненный тех же чувств, — а ведь Буш еще не знал, что они отправляются за восемью миллионами талеров. Нет — и в этот миг вся радость улетучилась. Хорнблауэр рухнул с высоты в бездну, как человек, сорвавшийся с грот-бом-брам-рея. Он совершенно забыл про Доути. Слово «незамедлительно» в приказе Мура продлило Доути жизнь. Капитанов, чтобы составить трибунал, было предостаточно, да и главнокомандующий, чтобы скрепить приговор, под рукой. Доути осудили бы менее чем за час. Сейчас он, возможно, был бы уже мертв, самое позднее — завтра утром. Капитаны Ла-Маншского флота не пощадили бы бунтовщика.

Теперь придется разбираться самому. Спешить некуда — не надо искоренять заговор. Хорнблауэру не придется пользоваться своим правом повесить Доути. Но он представлял себе ужасное состояние Доути в кандалах и чувства команды, знающей, что на корабле — человек, обреченный виселице. Это выбьет всех из колеи. И Хорнблауэра больше других — кроме, может быть, Доути. Хорнблауэру стало нехорошо при мысли, что Доути повесят. Он понял, как сильно к нему привязался. Он был глубоко признателен Доути за преданность и заботы. Доути приобрел не меньший опыт в умении создавать капитану уют, чем иные просмоленные морские волки в изготовлении длинных сплесней.

Хорнблауэр старался побороть отчаяние. В тысячный раз говорил он себе, что королевская служба, как женщина-вампир, столь же ненавистна, сколь и притягательна. Он не знал, что ему делать. Но прежде надо больше разузнать о случившемся.

— Мистер Буш, не будете ли вы так добры приказать старшине судовой полиции, чтобы он привел Доути в мою каюту?

— Есть, сэр.

Лязг железа — вот что возвестило о приходе Доути. На запястьях у него были наручники.

— Очень хорошо, старшина судовой полиции. Вы можете подождать за дверью.

Голубые глаза Доути смотрели прямо на Хорнблауэра.

— Ну?

— Мне очень жаль, сэр. Мне очень жаль, что я вас подвел.

— Какого дьявола вы это сделали?

Как Хорнблауэр догадывался, неприязнь между Доути и Мэйном существовала уже давно. Мэйн приказывал Доути делать особенно грязную работу именно тогда, когда Доути хотел сохранить руки чистыми, чтобы подать капитану обед. Возражения Доути стали для Мэйна поводом пустить в ход линек.

— Я… я не смог снести удара, сэр. Думаю, я слишком долго был с джентльменами.

Джентльмен может смыть удар только кровью; простолюдин обязан сносить безропотно. Хорнблауэр — капитан корабля, власть его практически безгранична. Он может приказать Мэйну, чтобы тот заткнулся, чтобы с Доути сняли наручники и забыли весь этот инцидент. Забыли? Чтобы команда думала, будто можно безнаказанно бить унтер-офицера? Что у капитана есть любимчики?

— Ко всем чертям! — заорал Хорнблауэр и стукнул кулаком по столу.

— Я могу поучить кого-нибудь себе на замену, сэр, — сказал Доути, — пока… пока…

Даже Доути не мог произнести этих слов.

— Нет! Нет! Нет!

Абсолютно невозможно позволить Доути расхаживать по кораблю, возбуждая нездоровое любопытство.

— Вы можете попробовать Бэйли, сэр, кают-компанейского вестового. Он вроде потолковей других.

— Да.

Прежняя доброжелательная услужливость Доути не облегчала дело. И тут мелькнул проблеск надежды, слабый намек на возможность выбрать наименьшее из зол. Сейчас они более чем в трехстах лигах от Кадиса, но ветер попутный.

— Вы будете ждать суда. Старшина судовой полиции! Уведите его. Вам нет необходимости держать его в наручниках, и я распоряжусь касательно прогулок.

— До свидания, сэр.

Ужасно было смотреть, как Доути сохраняет бесстрастный вид образцового слуги, и знать, что за видом этим скрывается смертельный страх. Надо забыть. Надо подняться на палубу «Отчаянного», мчащего под всеми парусами, словно чистокровный жеребец с отпущенными наконец-то поводьями. Темную тень забыть невозможно, но она по крайности просветлеет под синим небом с бегущими белыми облачками, от радужных брызг, летящих из-под носа «Отчаянного» в то время, как он несется через Бискайский залив навстречу цели, тем более увлекательной для его команды, что она ей неведома.