Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

В таком изысканном обрамлении корабль был изысканно-красив, его высоко поднятый нос и ряды пушек дополняли картину. То был великолепный боевой механизм, повелитель волн, по которым он сейчас летел в гордом одиночестве. Само это одиночество говорило о многом: военно-морские силы противников закупорены в портах, заблокированы стоящими на страже эскадрами, и «Слава» может держать свой курс, никого не страшась. Ни одно тайком прорвавшее блокаду судно не сравнится с ней силой; в море нет ни одной вражеской эскадры, способной ее атаковать. «Слава» может насмехаться над неприятельскими берегами: все враги заперты и бессильны, она может нанести свой могучий удар там, где сочтет нужным. И сейчас она неслась по волнам, чтобы нанести такой удар по слову лордов Адмиралтейства.

На главной палубе выстроилась вся корабельная команда — люди, занятые бесконечным трудом по поддержанию этого механизма в рабочем состоянии, устранением постоянных неполадок, причиняемых морем, погодой и даже просто течением времени. Снежно-белые палубы, яркая краска, точное и правильное расположение рангоута и такелажа — все свидетельствовало о прилежности их работы. А когда «Славе» придет время высказать последний аргумент в споре о морском владычестве, именно они встанут к пушкам. Да, «Слава» — великолепная боевая машина, но своей мощью она обязана усилиям слабых человеческих созданий. Они, как и сама «Слава», служат лишь крошечными винтиками еще большей машины — Королевского флота. В большинстве своем привыкшие к освященным временем флотским традициям и дисциплине, они вполне удовлетворялись ролью винтиков, необходимостью мыть палубу и ставить паруса, направлять пушки или обрушиваться с абордажными саблями на вражеский фальшборт. Они не задумывались, указывает ли нос судна на север или на юг, француз ли, испанец ли, немец рухнет под их ударом. На сегодня только капитан знал, с какой целью и куда лорды Адмиралтейства (очевидно, после обсуждения с кабинетом министров) направляют «Славу». Известно было только, что она держит курс в Вест-Индию, но куда именно и зачем — знал лишь один человек из семисот сорока на палубах «Славы».

В то воскресное утро на палубу выгнали всех, кого можно: не только обе вахты, но и «бездельников», не несших вахт, — трюмных, работавших так глубоко внизу, что многие из них неделями в буквальном смысле слова не видели белого света, купора и его помощников, парусного мастера, кока и вестовых. Все были в лучшей одежде. Офицеры в треуголках и при шпагах стояли рядом со своими отделениями. Лишь вахтенный офицер с помогавшим ему мичманом, старшина-рулевой у штурвала, впередсмотрящие да еще с десяток матросов, необходимых для управления судном в случае совершенно непредвиденных обстоятельств, не стояли на шкафуте по стойке смирно в покачивающихся вместе с палубой рядах.

Утро было воскресное, и вся команда стояла с непокрытыми головами, слушая капитана. Однако их собрали не для церковной службы. Эти люди обнажили голову не для того, чтоб поклониться своему Творцу. Богослужению отводились три воскресенья в месяц, но тогда корабль не обыскивали так тщательно, добиваясь присутствия всех членов команды. Веротерпимое Адмиралтейство недавно освободило католиков, иудеев и даже диссентеров от обязанности присутствовать на корабельных службах. Сегодня было четвертое воскресенье, когда поклонение Богу отменялось ради более строгой, более торжественной церемонии, требовавшей тех же чистых рубашек и обнаженных голов, но не опущенных глаз. Напротив, каждый прямо смотрел вперед. Шляпы все держали перед собой, и ветер трепал им волосы: они слушали закон, всеохватывающий, как десять заповедей, кодекс, строгий, как Книга Левит, — каждое четвертое воскресенье месяца капитан вслух читал команде Свод законов военного времени, чтобы даже неграмотные не смогли потом оправдаться своим незнанием. Религиозный капитан мог втиснуть перед этим небольшое богослужение, но чтение Свода законов было обязательно.

Капитан перевернул страницу.

— Статья девятнадцатая, — читал он. — «Если кто-либо на флоте созовет или попытается созвать мятежную сходку с любой противоправной целью, лица, повинные в этом преступлении и признанные таковыми трибуналом, подлежат смерти».

Буш, стоявший рядом со своим отделением, слушал эти слова, как слушал их десятки раз до того. Он слышал их так часто, что обычно оставлял без внимания; вот и слова предыдущих восемнадцати статей он пропустил мимо ушей. Но девятнадцатую статью он услышал отчетливо. Возможно, капитан читал ее с особым ударением; кроме того, Буш, поднявший в ярком солнечном свете глаза, увидел Хорнблауэра, несшего вахту. Тот тоже слушал, стоя у ограждения шканцев. И это слово «смерть». Оно прозвучало как всплеск упавшего в колодец камня, и это было странно, потому что и в первых статьях, которые читал капитан, это слово повторялось часто — «смерть уклонившемуся от опасности», «смерть заснувшему при несении вахты».

Капитан продолжал читать: