Лекарство от меланхолии

– Лекарство, – сказал он. – А лекарство таково…

Где-то запели кошки. Туфля, выброшенная из окошка, заставила их спрыгнуть с забора. Потом улица снова погрузилась в тишину, и луна вступила в свои владения…

* * *

– Шшш…

Рассвет. На цыпочках спустившись вниз, мистер и миссис Уилкес заглянули в свой дворик.

– Она замерзла до смерти этой ужасной холодной ночью, я знаю!

– Нет, жена, посмотри! Она жива! На ее щеках розы! Нет, больше того – персики, хурма! Она вся светится молочно-розовой белизной! Милая Камилла, живая и здоровая, ночь сделала тебя прежней!

Родители склонились над крепко спящей девушкой.

– Она улыбается, ей снятся сны. Что она говорит?

– Превосходное средство, – выдохнула Камилла.

– Что, что?

Не просыпаясь, девушка улыбнулась снова, ее улыбка была счастливой.

– Лекарство, – пробормотала она, – от меланхолии.

Камилла открыла глаза.

– О мама, отец!

– Дочка! Дитя! Пойдем наверх!

– Нет. – Она нежно взяла их за руки. – Мама? Папа?

– Да?

– Никто не увидит. Солнце еще только встает над землей. Пожалуйста. Потанцуйте со мной.

Они не хотели танцевать. Но, празднуя совсем не то, что они думали, мистер и миссис Уилкес пустились в пляс.

Конец начальной поры[5]

Он почувствовал: вот сейчас, в эту самую минуту, солнце зашло и проглянули звезды – и остановил косилку посреди газона. Свежескошенная трава, обрызгавшая его лицо и одежду, медленно подсыхала. Да, вот уже и звезды – сперва чуть заметные, они все ярче разгораются в ясном пустынном небе. Он услыхал, как затворилась дверь – на веранду вышла жена, – и он почувствовал на себе ее внимательный взгляд.

– Уже скоро, – сказала она.

Он кивнул: ему незачем было смотреть на часы. Ощущения его поминутно менялись: он казался сам себе то глубоким стариком, то мальчишкой, его бросало то в жар, то в холод. Вдруг он перенесся за много миль от дома. Это уже не он, это его сын надевает летную форму, проверяет запасы еды, баллоны с кислородом, шлем, скафандр, прикрывая размеренными словами и быстрыми движениями громкий стук сердца, вновь и вновь охватывающий страх, – и, как все и каждый в этот вечер, запрокидывает голову и смотрит в небо, где становится все больше звезд. И вдруг он очутился на прежнем месте, он снова – только отец своего сына, и снова ладони его сжимают рычаг косилки.

– Иди сюда, посидим на веранде, – позвала жена.

– Лучше я буду заниматься делом!

Она спустилась с крыльца и подошла к нему.

– Не тревожься за Роберта, все будет хорошо.

– Уж очень это ново и непривычно, – услышал он собственный голос. – Никогда такого не бывало. Подумать только – люди летят в ракете строить первую внеземную станцию. Господи Боже, да это просто невозможно, ничего этого нет – ни ракеты, ни испытательной площадки, ни срока отлета, ни строителей. Может, и сына по имени Боб у меня никогда не было. Не умещается все это у меня в голове!

– Тогда чего ты тут стоишь и смотришь?

Он покачал головой.

– Знаешь, сегодня утром иду я на работу и вдруг слышу – кто-то хохочет. Я так и стал посреди улицы как вкопанный. Оказывается, это я сам хохотал! А почему? Потому что наконец понял – Боб и вправду нынче летит! Наконец я в это поверил. Никогда я зря не ругаюсь, а тут стал столбом у всех на дороге и думаю: чудеса, разрази меня гром! А потом сам не заметил, как запел. Знаешь эту песню: «Колесо в колесе высоко в небесах…»? И опять захохотал. Надо же, думаю, внеземная станция! Этакое громадное колесо, спицы полые, а внутри будет жить Боб, а потом, через полгода или месяцев через восемь, полетит к Луне. После, по дороге домой, я припомнил, как там дальше поется: «Колесом поменьше движет вера, колесом побольше – милость Божия». И мне захотелось прыгать, кричать, самому вспыхнуть ракетой!

Жена тронула его за рукав.

– Если уж не хочешь на веранду, давай устроимся поудобнее.

Они вытащили на середину лужайки две плетеные качалки и тихо сидели и смотрели, как в темноте появляются всё новые звезды, точно блестящие крупинки соли, рассыпанные по всему небу, от горизонта до горизонта.

– Мы будто в праздник фейерверка ждем, – после долгого молчания сказала жена.

– Только нынче народу больше…

– Я вот думаю: в эту самую минуту миллионы людей смотрят на небо, разинув рот.

Они ждали и, казалось, всем телом ощущали вращение Земли.

– Который час?

– Без одиннадцати минут восемь.

– И никогда ты не ошибешься! Видно, у тебя в голове устроены часы.

– Нынче я не могу ошибиться. Я тебе точно скажу, когда им останется одна секунда до взлета. Смотри: сигнал! Осталось десять минут.

На западном небосклоне распустились четыре алых огненных цветка; подхваченные ветром, они поплыли, мерцая, над пустыней, беззвучно канули вниз и угасли.

Стало темнее прежнего, муж и жена выпрямились в качалках и застыли. Немного погодя он сказал:

– Восемь минут.

Молчание.

– Семь минут.

Молчание – на этот раз оно словно тянется много дольше.

– Шесть…

Жена откинулась в качалке, пристально смотрит на звезды – на те, что прямо над головой.

– Зачем это все? – бормочет она и закрывает глаза. – Зачем ракеты и этот вечер? Зачем? Если бы знать…