Лекарство от нерешительности

— Этот номер больше не пройдет. — Один раз я уже повелся на Дэновы слова, причем «раз» растянулся на целых три года, начиная с 1995-го, когда в ночь счастливого разговения Йом Кипур[7] Дэн выразил удивление, почему я ничего ему не подарил. Он поведал мне, что по традиции, зародившейся еще в средние века, не евреи устраивают обед для очистившихся в процессе поста евреев, или кипуримов. Видя, как я сконфужен, Дэн предложил простейший выход — сводить его в самую дорогую забегаловку на территории кампуса колледжа Эврика Вэллей. Обеды за мой счет продолжались вплоть до 1998 года, и все это время я не переставал удивляться пренебрежению к традициям со стороны моих приятелей-неевреев, а также восхищаться сдержанностью приятелей-евреев, ни один из которых ни разу не попытался получить то, что принадлежало ему по праву многовековой традиции. Обеды эти продолжались бы и до сих пор, если бы в сентябре 1998 года я не поинтересовался у Дэна, в чем он чаще всего кается, — и услышал в ответ «В том, что таки обманываю хорошего друга».

— Прости, старина, — сказал Дэн. — Лохов надо лечить, так Моисей завещал. Несправедливо, конечно, тем более что я — тоже пострадавшая сторона. Факт остается фактом — евреи нужны для того, чтобы учить хитрости остальных. Во всех областях, кроме медицины, а главное — в истории. Если бы люди вели себя лучше хотя бы в прошлом, мы бы постарались сохранить хоть какие-то моральные устои. С поправками, разумеется, — но с небольшими поправками. Ты вспомни, как с нами всю жизнь обращались, и сам все поймешь.

Я спросил, чем в таком случае объяснить широко распространенные в современном мире (и официально признанные) бедность, падение нравственности и другие болезни общества.

— Вали все на поколение, которое непосредственно предшествовало твоему. Рассматривай предков как узурпаторов справедливого порядка, просуществовавшего целые века. Потом мы их, узурпаторов, уничтожим.

— Вообще-то я люблю своих родителей.

— А не должен. В этом вся фишка.

Так вот. Я спросил Дэна, зачем он меня звал к себе в закуток. Мы шептались, чтобы не перебудить коммуну, и я чувствовал себя заговорщиком.

— Проблема выбора, Двайт, старина, — прошипел в ответ Дэн. — Мы ведь ее обсуждали. — И Дэн напомнил мне положение теории Отто Ниттеля относительно категории выбора

(на мой взгляд, самое убедительное) и свое собственное замечание о том, что, когда перед Ниттелем действительно встала эта проблема, он таки предпочел переехать в Восточную Германию, где правительство принудило его сойтись с накачанным олимпийским чемпионом по плаванию, который, по мнению подавляющего большинства биографов, Ниттелю даже не нравился. Все это Дэн изложил, роясь в завалах на столе.

— Конечно, Ниттель совершил большую ошибку, — согласился я. — Впрочем, как я уже говорил, эта ошибка только лишний раз подчеркивает, насколько важно сделать правильный выбор.

— Верно. — Студент медицинского факультета Дэн извлек из завалов блокнот и шариковую ручку. — Так вот мой первый вопрос: испытываешь ли ты затруднения, когда тебе приходится выбирать?

— Затруднений не испытывают те, у кого нет выбора.

— Выкрутился. С кем поведешься… Ладно, сформулирую вопрос иначе. Когда тебе нужно принять решение, ты испытываешь неприятное чувство растерянности: а) почти никогда; б) редко; в) периодически; г) часто; д) почти всегда?

Я стал прикидывать, действительно ли чувство растерянности, которое я испытываю, такое уж неприятное, или, если посмотреть на дело с другой стороны, оно, напротив, дает некоторые преимущества…

— Должен констатировать, что, в соответствии с моими личными наблюдениями, правильный ответ — часто. Допустим. Вопрос второй: у тебя есть необъяснимое, но сильное ощущение, что ты знаешь, где окажешься через девять месяцев?

— Трудно сказать. Американцы вообще легки на подъем. Ты сам придумывал вопросы?

— А сейчас тебя терзают сомнения?

— А ты хочешь приравнять мое «да» к своему «часто»?

— Таки они тебя терзают. Скажу больше: ты их возвел в принцип. Ты сплел причинную зависимость отношений с Ванитой и переезда в Вермонт и наоборот.

Я нехотя кивнул.

— Двайт, ты знаешь, что такое абулия?

— А-бу-ли-йааа. — Я принюхался к новому слову, как собака принюхивается к кусочку картошки, упавшему со стола. — Нет, Дэн, понятия не имею.

— В широком смысле это ухудшение или даже… — Дэн с наслаждением затянулся. В воздухе повис окутанный голубым дымом саспенс, — …или даже, в запущенных случаях, потеря способности принимать решения. Но сейчас таки появился экспериментальный препарат, который лечит абулию на ранних стадиях. И тебя вылечит. А называется он… — Дэн сделал паузу, будто бы для того, чтобы стряхнуть пепел в пепельницу, которую ему привезли в качестве сувенира из Помпеи, и самым равнодушным тоном закончил: — «Абулиникс».