Лексикон света и тьмы

– Допрыгался, Риннан? Что, теперь уже не такая важная шишка? – спрашивает он, а Риннан думает: сговорились вы, что ли? Полицейский ведёт его в подвал, Риннан ходил так сотни раз за последние годы. Его запирают в камере, и он рад, а то в какую-то секунду ему показалось, что полицейский сейчас отыграется на нём, всадит пулю в лоб, и поминай как звали.

Но обошлось. С ним, наоборот, вполне себе носятся и даже соглашаются на его просьбу, чтобы допросы проводил не кто-нибудь, а Одд Сёрли, командир одной из групп Сопротивления. Сёрли – один из немногих, кто действительно сможет меня понять, думает Риннан, он хоть догадывается, о чём вообще речь, и, как говорили Риннану, уважает его как профессионала, хотя они и по разные стороны баррикад.

Он уже познакомился со всеми уборщицами, вполне доволен своей жизнью в подвале «Миссионерского отеля» и начал давать показания. С деталями рассказывает обо всём: какие задания получал, как внедрялся в группы подпольщиков, как работал двойным агентом. Расписывает свой роман с русской шпионкой: они встречались тайно, за границей, в поездах или отелях. Живописует, как они занимались сексом, а через час должны были снова воевать каждый на своей стороне. Они вроде бы клюют на его истории. Он вынужден рассказывать им, что делал, но всё же старается проложить себе запасную дорожку – если ему удастся убедить их, что он знает советскую разведку изнутри, возможно, они сочтут, что живой он полезнее, чем мёртвый.

И, судя по всему, Риннану вполне удаётся их уболтать, потому что в Рождество сорок пятого года охранник оставляет дверь незапертой. Просто приносит еду и уходит. Риннан выжидает. Чувствует всё больший азарт и нетерпение. Вслушивается. В соседней камере тоже никого. Нажимает на ручку и выглядывает в щёлку. Выскальзывает в коридор, прокрадывается вверх по лестнице и растворяется.

Э

Э как Экзекуция.

Э как Эллен, девушка c пышными волосами, в которую влюбился Гершон, она играет на пианино по памяти, у неё длинные тонкие пальцы, она любит рисовать и говорить об искусстве, точно как он сам. Она из богатой семьи, курит сигареты, которые производит фабрика её деда, и она всё время смеётся над собой – какая же я неумёха, опять чего-то не могу.

Э как Энергия, как Эпохальное празднование капитуляции Германии, щенячий восторг и дикая радость, с которой поселение беженцев встречает весть, что война кончилась. Немцы сдались. Можно возвращаться домой! Люди обнимаются, кидаются друг другу на шею, незнакомые люди целуются, в майском воздухе пахнет надеждой на новую весну жизни, они начнут всё сначала. Эллен обнимает его одной рукой, он с улыбкой наклоняется к ней.

– Мы поедем домой? – спрашивает она шутливо и тянется к нему на цыпочках. Чёрные глаза сияют. Она по-настоящему красивая, думает он и убирает локон с её лица.

– Да, теперь мы поедем домой! – отвечает он. Её губы прижимаются к его, а когда он открывает глаза, то ловит взгляд матери: она смотрит на них и улыбается.

Потом у него в руках оказывается бутылка, и празднование продолжается.

Ю

Ю как Юмор и смех в лагере, когда заключённые охотно хохочут над анекдотом или шуткой, которую кто-то рассказал для поднятия настроения. Такое случается чаще, чем можно было бы думать, юмор оказался ничуть не первой жертвой войны, скорее последней, потому что смех убивает отчаяние, и глаза заключённых на несколько секунд оживают, и даже мышцы лица расслабляются в эту секунду, посылаемую, как милость.

Я

Я как Я, как окончание словаря и окончание всего. Заканчивается сорок пятый год, и уже закончилась война, жизнь в городах постепенно входит в нормальную колею, но сегодня Рождество. Первое Рождество после войны, каждый хочет отпраздновать его с семьёй. Во всех домах уже сидят за столом с белой скатертью, лица собравшихся освещают зажжённые свечи.