Лексикон Таро

Еще этот аркан можно сравнить с напоминанием, что в такие дни Бог взывает к прошлому, воскресает и представляет его живым наглядным как наглядное руководство к личному спасению. Но для этого надо быть готовым предстать перед Господом в неизмененной природе, неизвращенной духовной сущности. «Иметь уши» — чтобы услышать звуки ангельской трубы; «иметь глаза» — чтобы увидеть, какие знамения подает для тебя Господь.

Созвучно этой карте прорекал и предостерегал великий немецкий мистик Якоб Бёме: «Когда в конце сего времени Бог сделает сокровенное явным, ты увидишь, где была любовь Божия, и где гнев Его…»

Психологический аспект:

Человечество веками ждет Конец Света, подчас не замечая, что он происходит достаточно регулярно. Пусть и не в таких глобальных, вселенских масштабах.

Россия только за прошедшее столетие пережила его дважды. Но если на первый откликнулись наши великие религиозные мыслители и писатели, подробно день за днем описав и проанализировав «Апокалипсис нашего времени», то Конец Света «a la 1990-е» обошелся и без скорбных строк, и без мудрых выводов. И ничего, вроде бы живы. Вроде бы мыслим, а, следовательно, и существуем…

Конец Света вовсе не подразумевает новое начало, но, безусловно, предполагает потерю прежнего. Без остатка и навсегда. Потому Суд и называется Страшным, что после себя не оставляет ничего, кроме обрывочных воспоминаний и пережитого ужаса. А вот сможет ли потерявший найти Новое, обрести его, и каким образом это он сделает — вот в чем вопрос.

Роль в социальной мифологии:

Существует давно замеченная закономерность: устойчивость цивилизации и жизнеспособность составляющих ее народов в огромной степени определяются наличием в обществе религиозных, идеологических и даже политических связей живущих ныне со своими предшественниками; и даже представление их в качестве неких коллективных ангелов-хранителей. Сверхъестественных арбитров — наблюдающих за жизнью, контролирующих все происходящее, занимающихся разработкой национально-государственных путей развития.

Действительно лучшим и наименее субъективным тестом для любой цивилизации является ее мировоззренческая составляющая «теории и практики» коллективного и индивидуального Страшного Суда, который взвешивает все содеянное на своих точных и праведных весах подобно Ангелу.

«День Страшного Суда есть не что иное, как второе рождение и пробуждение усопшего, разрушение смерти, которая пребывает в четырех стихиях; тогда земной покров будет снят и все, что родилось из Вечного, снова прорастет и оживет. Что же родилось из смерти, т. е. из четырех стихий, как-то скотина и вообще всякая жизнь четырех стихий, то не обретет уже более тела. И если дух пребывал только в четырех стихиях, то он разрушится также вместе с ними и от него останется лишь видимая фигура стихийного существа, т. е. форма четырех порождений. А то, что происходит от Вечного — от вечного центра жизни, то есть и пребывает вечно…»

Яков Бёме «О тройственной жизни человека»

Основополагающий культурный код так же находится в существующих погребальных традициях и обычаях поминовения, в общепринятых канонах «искусства и философии мертвых».

Ключом к этническому менталитету служит комплекс бытовых, социальных и религиозных рефлексий представителей данного народа на умирание и мир мертвых.

Следовательно, чтобы понять «чем дышит» обыватель страны N можно посетить ее кладбища и понаблюдать за народными традициями почитания мёртвых. Или посмотреть, как относится данное население к теме смерти, почтению и защите чести умершего в массовом искусстве, составляющим добрые 90 % его духовной жизни.

Анализ скреп «жизни со смертью» позволяет понять, через какие испытания будет проходить это население или этот народ в ближайшее время, и какая участь ожидает их в момент очередного Страшного Суда.

Цитата:

«Когда окончательно окажутся ненужными искусства, науки, творческая фантазия и интеллектуальные способности человека, и между людьми не останется ничего кроме раздоров и распрей. Вот тогда и начнется Страшный Суд.»

Уильям Блейк

Ключ:

«Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме.

Комната большая, низкая, в три окна; стены вымазаны белой краской; мебели нет. Перед домом голая равнина; постепенно понижаясь, уходит она вдаль; серое, одноцветное небо висит над нею как полог.

Я не один; человек десять со мною в комнате. Люди всё простые, просто одетые; они ходят вдоль и поперек, молча, словно крадучись. Они избегают друг друга — и, однако, беспрестанно меняются тревожными взорами.

Ни один не знает: зачем он попал в этот дом и что за люди с ним? На всех лицах беспокойство и унылость… все поочередно подходят к окнам и внимательно оглядываются, как бы ожидая чего-то извне.