Лекции о литературе. Диалог эпох

В этот контекст как нельзя лучше вписывается творчество «позднего» Л. Толстого. По мнению Н. Бердяева, «философия жизни» или своеобразный религиозный экзистенциализм был присущ всей русской классике, и особенно ярко он проявился в творчестве Л. Толстого и Ф. Достоевского.[121]

Отечественные исследователи Д. и М. Урновы справедливо считают, что, например, в повести «Хаджи-Мурат» Л. Толстому, как никому другому, удалось затронуть, пожалуй, самую существенную проблему культуры XX в.: возможность сохранения человеческой личности не как отдельной судьбы, а как феномена в целом.[122]

Воплотив в своем творчестве рационалистическо-гуманистические традиции предшествующего XIX в., русский писатель в драме аварского горца, как в пророческой притче, на самом деле увидел конфликт между так называемыми «общечеловеческими интересами» и духом фатализма, столь характерном для всего западного мира XX в. Причем эти «общечеловеческие интересы» неслучайно в повести Л. Толстого защищает представитель другой культуры, где рациональное начало еще не успело выродиться в декаданс и рафинированность, в то время как жители европейской части России, такие как граф Воронцов и другие представители империи, где уже успел сформироваться новый тип человека, человека-чиновника, почти лишенного своих личностных качеств, являют собой некую механически-потребительскую суть в действии.

Эпичность всему повествованию придает уже тот факт отчаянного, безнадежного и высокотрагичного сопротивления, которое оказывает Хаджи-Мурат надвигающейся и на его мир бездушной цивилизации нового типа. Это сопротивление, эта отчаянная борьба носит в повести характер легенды. Отсюда и соблюдение эпической дистанции, и специальная удаленность времени повествования в эпоху юности самого автора, и кольцевая композиция с заставкой и эпилогом в виде притчи, повествующей в символической форме о вспаханном поле (вспомним, что латинское слово cultura как раз и означало возделывание земли) и изуродованном кусте «татарина», который умер, не сдавшись и не позволив уложить себя в благоухающий пряный букет вместе с другими полевыми цветами.

Но не только в этом можно уловить общие философско-культурологические тенденции Запада в последней повести Л. Толстого. «Диалектика души» великого писателя, на наш взгляд, теснейшим образом связана с общим обращением к подсознательному и бессознательному в культуре и искусстве XX в., а те конкретные художественные формы, которые приняла «диалектика души» в поздний период творчества писателя, достаточно ясно и отчетливо обнаруживаются у У. Фолкнера, Э. Хемингуэя и Д. Стейнбека, о которых и пойдет речь в данной главе.

Специально будут проанализированы в основном кавказские повести великого писателя. Затянувшаяся война с горцами в середине XIX в. вскрыла не только кровоточащие противоречия самой России, но и явилась прообразом конфликта культур как основного принципа современной культурфилософии. Столкновение двух непримиримых ментальностей: мусульманства и православия, Корана и Библии определило ту духовную напряженность, которая характеризует внутренний мир почти всех толстовских героев, где подсознание и сознание переплетены так, что размытыми кажутся все границы осязаемого бытия. Но именно о диалоге культур и писал в свое время М. М. Бахтин как об основном принципе понимания произведения прошлого.[123]

И в этом смысле кавказские повести Л. Толстого лучше всего позволяют говорить о тенденциях уже современной западной культурфилософии, так как они рассказывают не столько о конкретной войне народов, сколько о войне различных мифологем, предрассудков, исторически сложившихся типов поведения и всего того, что и входит в понятие ментальности. Внутренний же мир современного человека, вбирая в себя все наследие предшествующих эпох, наследие некой политкультуры, являет собой, по мнению К. Юнга, своеобразный неразрешимый конфликт взаимоисключающих начал, воплощенных в тех или иных архетипах.[124]

Л. Н. Толстой, как психолог, с помощью своего метода анализа внутреннего мира именно в человеческой душе искал причину всех современных бед, и именно поэтому культурологический аспект его творчества тесно связан с проблемой психологизма и с вопросом о «диалектике души», особенно в той ее форме, каковую она принимает в поздний период творчества писателя.