Лекции о литературе. Диалог эпох

Еще раньше о том же говорил С. Н. Булгаков: «Бесспорно, что все почти романы Достоевского страдают большими недостатками, даже неряшеством архитектуры и выполнения, и фанатикам формы есть от чего прийти в справедливое негодование».[160]

«Его князья не вполне князья, офицеры не офицеры, чиновники тоже какие-то особенные, – писал Ф. Степун, – а гулящие женщины, как та же Грушенька, почти что королевы. Это социологическое развоплощение людей завершается еще тем, что они размещаются Достоевским в каких-то несоответствующих их образам помещениях и живут во времени, не соответствующем тому, которое показывают часы… Это придает жизни героев Достоевского, с одной стороны – какую-то неестественную напыщенность, а с другой – какую-то призрачность».[161]

Хорошо известна неприязнь И. С. Тургенева по отношению к Достоевскому. Он называл его психологизм не иначе, как «больничным», обращая внимание на истеричность персонажей, на всевозможные преувеличения там, где речь заходила о внутреннем мире человека. Тургенев совсем не понял шедевр Достоевского «Преступление и наказание», гротескно сравнивая впечатление, производимое на него романом, с «продолжительной холерной коликой», не понял роман «Подросток», резко отозвавшись о нем, назвав его «хаосом», «кислятиной и больничной вонью», «никому не нужным» невнятным «бормотанием» и «психологическим ковырянием». В этих пристрастных, желчных и несправедливых оценках сказалось не только полемическое раздражение Тургенева, но и принципиальное несогласие с творческим методом Достоевского, парадоксальными порой, с точки зрения Тургенева, крайностями его психологизма. Тургенев во многом субъективно, в соответствии со своим уравновешенным психическим складом, ошибочно воспринимал трагический мир героев Достоевского как своего рода болезненную апологию страдания.

Однако, по мнению богослова М. М. Дунаева, вне православия Достоевский постигнут быть не может. Всякая попытка объяснить его с позиции не вполне внятных общечеловеческих ценностей обречена на провал.[162]

И здесь же добавляет: «Для человека духовной ориентации – быть русским значит быть православным, как говорил о том Достоевский».[163]

Автор настаивает прежде всего на исключительно национальном, русском, православном характере творчества великого писателя. Однако художественное наследие Достоевского всегда вызывало живые споры, и оценка его творчества никогда не была однозначной. Уже такой значительный авторитет в области русского православия, как К. Н. Леонтьев, упрекал Достоевского в некомпетентности в области знания основ веры и правил христианской жизни. Так, в одном из писем В. В. Розанову от 13 апреля 1891 года русский богослов, один из выдающихся философов Серебряного века пишет: «Его монашество – сочиненное. И учение отца Зосимы – ложное, и весь стиль его бесед фальшивый». В. Соловьев, всячески защищая Достоевского, при этом писал тому же К. Н. Леонтьеву: «Достоевский горячо верил в существование религии и нередко рассматривал ее в подзорную трубу как отдаленный предмет, но стать на действительную религиозную почву никогда не умел».

Из письма К. Н. Леонтьева В. В. Розанову (24–27 мая 1891 г., Оптина Пустынь) мы узнаем, как относился он к знаменитому образу Великого Инквизитора: «Ведь я, признаюсь, хотя и не совсем на стороне «Инквизитора», но уж, конечно, и не на стороне того безжизненно-всепрощающего Христа, которого сочинил сам Достоевский. И то, и другое – крайность. А евангельская и святоотеческая истина в середине. Я спрашивал у монахов, и они подтвердили мое мнение. Действительные инквизиторы в Бога и Христа веровали, конечно, посильнее самого Федора Михайловича. Иван Карамазов, устами которого Федор Михайлович хочет унизить католичество, совершенно не прав».

Речь здесь идет о знаменитом эпизоде, взятом из романа «Братья Карамазовы». Это тот самый Великий Инквизитор, который впервые появляется в драме Шиллера «Дон Карлос», в драме, написанной под непосредственным влиянием этики Канта.

Можно еще долго рассуждать о мере православия в творчестве Достоевского, но нас в данном случае будет интересовать другой, совершенно противоположный аспект его художественных поисков.

В свое время В. Набоков сделал следующее парадоксальное заявление: «Достоевский, так ненавидевший Запад, был самым европейским из русских писателей».[164]