Лекции о метафизике

…Здесь-бытие как повседневное сосуществование с другими подвластно этим другим. Нельзя сказать, что оно есть само по себе: другие «отнимают» его бытие. Повседневные возможности здесь-бытия подчинены господству других. При этом «другие» – вовсе не конкретные люди. Каждый из них может представлять их всех. Но главное, что здесь-бытие как сосуществование неявным образом само присоединяется к господству других. Оказывается, что всякий и сам принадлежит к другим и укрепляет их власть. «Другие» (которых называют так, чтобы скрыть собственную принадлежность к ним) – это те, которые в повседневном сосуществовании друг с другом прежде и чаще всего «находятся здесь». Кто здесь-бытия – это не тот или другой человек и не сам человек, не отдельный человек и не все люди вместе. «Кто» – нечто нейтральное –

усредненный безличный человек, человек вообще (das Man)…

Каждый является другим, и никто – самим собой. Усредненный безличный человек, являющийся ответом на вопрос о кто повседневного здесь-бытия, – это никто, которому в совместном сосуществовании предоставляет себя всякое здесь-бытие…

Себя самого повседневного здесь-бытия, каковой является усредненным безличным человеком,

мы отличаем от собственно себя самого. Здесь-бытие рассеяно в усредненном безличном человеке, и должно сначала найти себя… (§ 27)

Совесть вызывает себя самого здесь-бытия из затерянности в усредненном безличном человеке. (§ 57)

Пространство не находится в субъекте, но и субъект созерцает мир не так, «как если бы» тот был размещен в неком пространстве: в действительности онтологически правильно понятый «субъект», то есть здесь-бытие, изначально пространственен. Поскольку здесь-бытие изначально пространственно, пространство и появляется a-priori. (§ 24)

** Чтобы лучше понять это важное место, приведем отрывки из разъяснений Хайдеггером этой же темы, данные в «Sein und Zeit» (в скобках – номера соответствующих разделов).

В чем принципиальное различие между тем, чего боятся в экзистенциальном страхе, и тем, чего боятся в страхе обычном? То, «чего» боятся в экзистенциальном страхе, не является сущим, принадлежащим этому миру. Поэтому с ним и нельзя иметь дела. Угроза в экзистенциальном страхе совершенно иного рода и не предполагает, что может быть нанесен вред, в каком-то смысле касающийся возможности быть. «Чего» именно боятся невозможно определить. Подобная неопределенность не только оставляет нерешенным вопрос, какое именно сущее этого мира представляет угрозу, но и вообще означает, что никакое сущее этого мира не имеет к тому отношения. Ничто из находящегося в этом мире не является тем, чего боятся в экзистенциальном страхе. Всё, относящееся к окружающему миру, не играет вообще никакой роли. Оно меркнет, тонет в самом себе. Мир становится не важным, теряет всякий смысл. В экзистенциальном страхе не находят ничего конкретного, что можно было бы считать угрозой.

Также в экзистенциальном страхе не находят и места, откуда могла бы приближаться опасность. То, «чего» боятся, характерно и тем, что его нигде

нет. Не могут понять, что же внушает страх. Однако «нигде» не означает «ничто» – предполагается область вообще, вообще доступность мира пространственному по своей конституции «в-бытии». Поэтому угрожающее не может приближаться из некого направления, становиться всё ближе: оно уже «здесь» и в то же время нигде – оно так близко, что прехватывает дыхание, и в то же время его нет нигде.

То, «чего» боятся в экзистенциальном страхе, раскрывается как «ничего и нигде». Неподвластность ничто и нигде этому миру означает только одно: то, «чего» боятся в экзистенциальном страхе, – это мир как таковой. Полная потеря значимости мира из-за ничто и нигде не означает отсутствие мира, смысл совершенно в ином: сущее, пребывающее в мире, становится не важным, и из-за этой потери значимости всего, относящегося к этому миру, остается, по сути, лишь сам по себе мир. (§ 40)

Охваченному экзистенциальным страхом мир раскрывается как мир, причем раскрывается изначальным и непосредственным образом. Совершенно иначе, нежели когда начинают с рассуждений о сущем этого мира, затем приходят к мысли о всем мире в целом, после чего впадают от этой мысли в экзистенциальный страх: экзистенциальный страх напрямую, без посредства рассудка – как модус пребывания в этом мире – раскрывает мир как мир. Отсюда, однако, не следует, что вместе с тем постигается и «мирность» этого мира. (§ 40)

Поскольку экзистенциальный страх всегда латентно определяет бытие-в-мире, последнее, как беспокойное присутствие, может испытывать обыкновенный страх. Обыкновенный страх – это падший в «мир», преломленный и скрытый от самого себя экзистенциальный страх. (§ 40)