так что, когда мы передаем в картине отражения с той же ясностью, с какой их можно видеть в природе, мы можем заранее сказать, что усилие глаза будет направлено на то, чтобы смотреть под поверхность; само собой разумеется, всякий эффект поверхности таким образом уничтожается; глаз стремится видеть ясность, достигнуть которой художнику, может быть, не особенно хотелось, но которую нашел нужным изобразить даже он против воли, благодаря своим отражениям. А причина этого эффекта ясности, которая кажется неестественной, та, что смотреть на воду и приспособить фокус так, чтобы являлась возможность смотреть как вдаль, так и на отражения, люди не привыкли, если не сумеют приложить особого усилия. Мы все, без исключения, при обыкновенных обстоятельствах применяем фокус к поверхности, вследствие чего мы не получаем ничего, кроме неясного запутанного впечатления отраженного колорита и линий, как бы ясно, спокойно и сильно все под ним ни было определено, хотя все могло бы быть иначе, если б мы только захотели поискать эти линии и краски. Мы их не ищем, а скользим взглядом по поверхности, улавливая только играющий свет и капризный цвет, которые мы принимаем за признаки отражения, кроме тех случаев, когда мы натыкаемся на изображения предметов, находящихся близко от поверхности, которую фокус приспособлен видеть; такие отражения мы видим ясно, таковы отражения сорных трав на берегу или палок, подымающихся из-под воды, и проч. Отсюда обыкновенный эффект воды может быть передан только тогда, когда отражение берегов будет дано ясно и отчетливо (в природе оно обыкновенно так ясно, что невозможно определить где начинается вода), но как только мы затрагиваем отражения далеких предметов, каковы высокие деревья или облака, мы тотчас же должны делать наши рисунки неясными и неопределенными, и хотя рисунки должны быть так же живы по колориту и свету как самый предмет, они должны в тоже время быть совершенно неясны по формам и очертаниям.
Возьмем пространство воды, хотя бы пространство, которое мы видим на переднем плане картины Тернера —
§ 4. Как Тернер избегает всего этого
и нам не дают свалиться в нее и задыхаться, погружаясь, нас держат на поверхности, хоть поверхность эта блестит и сверкает вместе с каждым оттенком облака, солнца, неба и растительности. Но секрет весь именно в рисовке этих отражений[87]
. Мы не можем сказать, когда мы на них смотрим или когда мы их ищем, чтó они значат.В них есть всякий характер, и они составляют, по-видимому, отражения чего-то определенного; тем не менее они все неопределенны и необъяснимы; они составляют игру света и колебание тени, в которых мы тотчас же узнаем изображения чего-то; и хотя мы чувствуем, что вода светла, прелестна и спокойна, мы не можем ни проникнуть в них, ни разгадать их; нам не дают возможности погрузиться в них, и мы отдыхаем, как оно и следует в природе, на блеске ровной поверхности. Вот в этой-то способности сказать все, в то же время не говоря ничего слишком ясно, и заключается совершенство искусства как в данном случае, так и во всех других случаях. Но (как то было показано раньше в отделе II, гл. IV) в фокусе глаза не требуется большой перемены после первой полумили расстояния; очевидно, поэтому, что на
§ 5. Все отражения на отдаленной воде ясно различаются
фокус, приспособленный для умеренного расстояния поверхности, способен ясно воспринять лучи, исходящие с неба или с какого-либо другого расстояния, как бы ни было велико это расстояние. Таким образом, мы всегда видим отражение Монблана в Женевском озере, стараемся ли мы найти его или нет, потому что вода, на которую брошено отражение, сама отстоит от Монблана на милю, но если бы мы захотели увидеть отражение Монблана в Lac-de-Chède, которое находится вблизи нас, нам бы стоило немалого труда увидеть его, так как нам пришлось бы покинуть зеленых змей, плавающих на поверхности озера, и броситься за отражением. Отсюда отражения, если смотреть на них вместе, в отношении ясности, соответствуют расстоянию воды, на которое брошено отражение. А теперь посмотрите на