Лекции об искусстве

тем не менее, в верхушке этого выгиба, когда она перегибается, замечаются внезапное ослабление и расстройство; вода качается и прыгает по хребту, как потрясенная цепь; движение передается от одной части к другой, как в теле змеи. Тут ветер принимается за работу на самом краю, и, вместо того чтобы дать верхушке разлиться естественным путем, он поддерживает ее, гонит ее обратно или соскабливает ее и уносит весь ее корпус; так что брызги у верхушки то переходят в формы, выпуклые вследствие их собственной тяжести, то в формы, сдутые и унесенные, когда их тяжесть не выдерживает. Затем, наконец, когда верхушка сваливается, кто скажет, как назвать такую форму, которая не имеет никакой формы, расшибаясь при прикосновении к берегу?

Мне думается, что этот последний обвал и есть самая трудная задача для художника. Никто не может с ним справиться. Я видел, как Коплей Филдинг был очень близок к изображению того места, где угрожающий край дергает и качается, как он завивал его очень успешно (настолько даже, что не узнает, что все это на бумаге) почти до берега, но окончательное падение не то, в нем нет грома. Тернер усиленно пытался передать это, но и ему не удалось. Этот момент передан в рисунке Сидон

из иллюстраций к Библии и более тщательно в изображении Bamborough; в обоих случаях на дне мало пены, и упавшая волна походит на стену, но все же она велиличественна; в последней картине, кроме того, выражению помогает мечущийся кусок каната, который несколько фигур тащат на берег и который волна при подъеме швыряет в воздух. Самую успешную, может быть, передачу этих форм можно видеть в картине Геро и Леандр

, но там рисовать было легче вследствие могучего эффекта света, который замаскировал пену.

Но с берега, однако, Тернер обыкновенно изучает свое море.

§ 31 Утрата их эффекта, если на них смотреть с берега

Извивы бурунов, когда смотрит на них с берега, представляются несколько монотонными даже в природе; размер волн в открытом море неясно представляется воображению, а волны, находящиеся на более близком расстоянии от глаза, кажется, следуют одна за другой и одна на другую походят; кажется, что они медленно двигаются к берегу и распадаются, сохраняя те же линии и формы.

Находясь же на воде, хотя бы на расстоянии 20 ярдов от берега, мы получаем совершенно другое впечатление. Каждая волна вокруг нас кажется громадой и ни одна не походит на другую, а буруны, когда мы смотрим на них сзади, представляют величественные, протяжные разнообразные изогнутые линии, которые как-то особенно выражают и быстроту и силу. Удаль, которая раньше не чувствовалась, ясно представляется в бешеном вечном непостоянном, не имеющем направления движении, в движении не волны за волной, как это кажется с берега, а той же самой воды, то подымающейся, то опускающейся.

Из волн, которые последовательно приближаются и рассыпаются, каждая представляется уму как бы отдельной единицей, которая, выполнив свое назначение, гибнет и замещена другой, и нет ничего здесь такого, что оставляло бы впечатление беспокойства, как нет ничего подобного в последовательных и непрерывных функциях жизни и смерти. Но только когда мы замечаем, что это не есть последовательность волн, а одна и та же вода, постоянно подымающаяся, и рассыпающаяся, и отступающая, и вкатывающаяся опять в новой форме и с новым бешенством, только тогда мы ощущаем мятежный дух и глубину ее неустанного гнева. Ощущение мощи также утраивается; потому что не только громада ее очевидного размера сильно увеличивается, но и все ео движение принимает другой характер; это не равнодушная волна, катящаяся как бы во сне вперед, пока она не свалится тяжело вниз на берег; это — напряженное стремление огромной и живой силы, которая уже, как кажется, не падает, но вламывается на берег; которая никогда не гибнет, а отступает и снова оживает.

Стремясь передать этот величественный характер моря, Тернер почти всегда ставит зрителя не на берег, а в двадцати или тридцати ярдах от него, за первым хребтом бурунов, как, например, в картинах

§ 32. Изображение Тернером бушующего моря