Лекции по истории Древней Церкви. Том IV

Восточные отцы согласились с воззрением Кирилла, приняли предложение Юстиниана и остановились на догматической точке зрения. Здесь они поступили правильно, так как, если бы сочинения Феодора мопсуэстийского получили курс в половине VI века, то как бы должны посмотреть на них отцы VI века? После Халкидонского собора догматист обла{стр. 415}дал богословским языком безусловно точным сравнительно с Феодором мопсуэстийским, и был бы поражен неясностью, неточностью и резкостью его выражений; кого он опровергал и что устранял — это вопросы безразличные для догматиста VІ века. Самый исходный пункт Феодора был неверен: он не мог принять, напр., положения, что единение божества и человечества во Христе существенно, , потому что существенное единение он допускал лишь между единосущными природами. Чтобы не вводить ограничения божественного вездесущего естества,, он пришел к аналогии о единении ' , хотя здесь содержалась неразрешимая трудность: почему же в других, в пророках, ' Бог обитает как троичный, во Христе же, напротив, теснейшее единение существует лишь между человечеством и одним из Лиц Троицы, с Сыном-Словом? С точки зрения догматиста VI века, Феодор мопсуэстийский оказывался несомненным несторианином: он не только человечество Христа называл храмом, не только так неосторожно выражался, что можно было видеть у него учение о двух сынах, но он казался неправославным с точки зрения VI века и тем, что его полемические воззрения были противоположны учению Кирилла александрийского; св. Кирилл находил учение Феодора несторианским и опровергал его. Когда читатель VI века, по просмотре произведены Феодора и Кирилла, ставил вопрос, на чьей стороне истина, то не мог стать ни на какую сторону, кроме стороны Кирилла.

Если, признав учение Феодора неправославным, сделать заключение от учения к учителю, то надо признать Феодора несторианином, как личность, выражавшую несторианские воззрения. Единственное спасение Феодора от проклятия заключалось в предположении, что вероятно — он в последние дни раскаялся и умер в общении с церковью. Эту точку зрения пытался установить и Факунд гермианский. Он указывал, с одной стороны, что Феодора не считали еретиком отцы: его одобрял Григорий Назианзин, не предали анафеме и Прокл константинопольский и даже сам Кирилл александрийский. Но кроме того, что могли сказать, что одобрение Григория относилось к другому Феодору — колонийскому, а не мопсуэстийскому, и само-то одобрение не много значило, так как оставалось предположение, что одобрение относилось к Феодору, когда он не был еще таким, каким {стр. 416} явился в V веке. Ведь и об Аполлинарии одобрительно отзывались Афанасий В. и Василий В., а в V и VI веках его считали несомненным еретиком, и еще второй вселенский собор причислил аполлинариан к классу еретиков. В конце концов, и Факунд гермианский понимал, что нельзя оправдать Феодора на основании одобрения отцов. Но не мог он исторически утвердить и предположение о его раскаянии. Факунд высказывал только, что мы не знаем, при каких обстоятельствах произошла смерть Феодора мопсуэстийского: ведь может быть, при последнем издыхании он сознал свои заблуждения и искренним раскаянием искупил все промахи своей жизни. Но это гуманное предположение так и оставалось предположением, и в защиту Феодора нельзя было указать ничего достоверного. Правда, был факт, что, когда при Иоанне антиохийском думали предать Феодора анафеме, все епископы востока горячо восстали против этого, и агитация была прекращена. Свидетельство от Кирилла и Прокла несостоятельно, ибо Кирилл и Прокл не осудили Феодора dispensative, не потому, что не считали его достойным осуждения, а по обстоятельствам времени, но в половине VI в. этих обстоятельств не было, ибо и сама мопсуэстийская церковь вычеркнула Феодора из своих диптихов.