То же явление повторилось и в Египте
. Там греческий элемент, по-видимому, привился достаточно, но, тем не менее, национальное население представляло огромную силу. По известиям мученических актов, лица, живущие недалеко от Александрии, знали лишь несколько фраз по-гречески, и на суде приходилось вести переговоры с ними через переводчика. С чисто этнографическим вопросом соединялся вопрос политический, и особенно при своеобразной эксплуатации Египта римскими императорами. Египет представлял удельное ведомство римских императоров из дома Августа, и они заботились о том, чтобы Египет в общее управление {стр. 321} не входил и чтобы ни один из сенаторов без разрешения императора в Египет не приезжал. Благодеяния римского гражданства не были распространены на Египет, и некоторые явления были здесь совершенно своеобразны. Нельзя читать без улыбки, что и наказания здесь были иные, чем в других местах. Египтянин гордился тем, что если он провинился, то хребет его терпит удары фалла (это отрасли пальмы, выходящие из самой сердцевины и потому более мягкие); между тем, если бы провинился кто-нибудь другой, напр., иудей, то его били простой колотилкою, или плетью. Таким образом, битье фаллами считалось менее унизительным наказанием, чем всякое другое. Вследствие различия в управлении, Египет был выделен из ряда других провинций. Это была ошибка со стороны правительства: национальный элемент в Египте был силен, и неудивительно, что египтяне смотрели на Византию, как на нечто совершенно постороннее.В церковном отношении была допущена та ошибка, как показывает история, что была дана возможность александрийскому епископу развить централизацию во всем Египте. Он достиг того, что для других представляло идеальную цель: александрийский папа был митрополитом всего Египта, и все епископы были рукополагаемы или им самим, или епископом с правом делегата, т. е. получившим от него специальные полномочия на рукоположение. Все нити церковной жизни были стянуты к кафедре св. Марка, и египтянин, привык смотреть на своего епископа с величайшим благоговением. В политическом отношении пагубным было изгнание Константием св. Афанасия; это окружило его ореолом особой святости; быть гонимым стало синонимом — быть православным; a вследствие этого авторитет Константинополя в догматическом отношении для Египта был равен нулю. Когда гонение коснулось и Кирилла александрийского, за которым египтянин как бы инстинктивно чувствовал правоту, и когда он, действительно, оказался правым, то египтяне стали смотреть на преемников св. Марка вообще, как на непогрешимых в догматических вопросах. Диоскор воспользовался славою своих предшественников и вдруг — он осужден, низложен: авторитет его от этого только возвысился, и как гонение Афанасия и Кирилла не налагало на них ничего худого, а только возвысило их, так и в гонимом Диос{стр. 322}коре египтяне не видели ничего предосудительного. По стопам Диоскора пошел ближайший преемник его, Тимофей Элур, но и он был изгнан. Петр Монг подвергся той же участи; но все это в глазах египтян ничего не значило.
Таким образом, силою исторических осложнений Египет все более и более приводился к изолированному положению от Византии. Египет в борьбе с мусульманами держался предательской-политики. Религиозная разность была так велика, что парализовала усилия Византии удержать Египет за собой. И когда Египет был покорен арабами, то население с радостью приветствовало их, как освободителей; и только бестолковая политика арабов дала ему почувствовать, что оно променяло прежнее, более свободное рабство на новое, более тяжкое. Обещания, данные арабами в начале, не были исполнены: подати были возвышены, система вымогательств стала применяться уже к первым генерациям.