Лекции по истории Древней Церкви. Том IV

Никейский символ был столь точен, что его нельзя было перетолковать, а лишь можно было или принять, или отвергнуть. Ариане не согласились подписать это учение, хотя и не все. Сам Арий не подписал его, и из его последователей только четверо остались на его стороне: Евсевий никомидийский, Феогний никейский, Феона мармарикский и Секунд птолемаидский. Все они отправлены были в ссылку: Арий в Иллирию, a другие в Галатию (или Галлию?). Евсевий никомидийский и Феогний никейский решились подписать символ, но отказались подписать анафематствование Арию, мотивируя свой отказ тем, что они не верят, чтобы Арий действительно утверждал то, что́ ему приписывается там. Филосторгий, арианский историк, находит для себя при этом лишь то утешение, будто Евсевий и Феогний подписали собственно не Никейский символ, так как в подписанном ими символе в слово όμοούσιον они вставили лишнее «ι», получилось «όμοιούσιον». Секунд птолемаидский сказал, говорят, при этом Евсевию: «ты подписал, Евсевий, чтобы не быть сосланным. Но я верую Богу, что и года не пройдет, как тебя отправят в ссылку». И действительно, в ноябре 325 г. и Евсевий и Феогний были сосланы, а их кафедры замещены другими лицами.

Отцы Никейского собора возвратились к своим паствам не с одинаковым настроением духа. Все они (за исключением арианствующих) были, убеждены, что арианство осуждено справедливо, но не всем была присуща уверенность, что полемические средства, как έκ τής ουσίας и όμοούσιον, не заключают в себе опасной крайности. Западные епископы стояли весьма твердо в православии. Но эту твердость {стр. 42} надо понимать несколько относительно, — в пассивном смысле: они не обладали достаточным образованием для полного уразумения выражений и всего смысла Никейского символа, к которому они отнеслись довольно формально. В церквах остались в употреблении другие символы, прежде существовавшие. Иларий пиктавийский, человек высоко образованный для своего времени, говорит о себе таким образом: «Свидетельствуюсь Богом небесе и земли, я никогда не слыхивал ни того, ни другого из этих выражений (ex substantia, consubstantialem), но мыслил всегда согласно с ними. Возрожденный в св. крещении и даже пробыв несколько лет епископом, я однако же услышал веру никейскую (= текст символа) лишь тогда, когда меня отправляли в изгнание (fidem nicaenam nunquam, nisi exsulaturus, audivi)».

Таким образом, догматическая победа над арианством, одержанная на Никейском соборе, опередила собою победу историческую.

Нужно было твердо упрочить в богословском сознании достояние никейской веры и очиститься от всех тех осадков, которые были аналогичны с арианством. Поэтому прошло более полувека, прежде чем на Константинопольском соборе отмечено было и это историческое торжество над арианством. И те лица, которые были не свободны от предубеждений против никейских формул, представляют собою те элементы в кафолической церкви, брожение которых и составляет историю борьбы с арианством после Никейского собора.

Она слагается из двух половин: 1) борьба арианского элемента за преобладание оканчивается торжеством его (поворотный пункт — август 357); 2) но это торжество ведет ко внутреннему разложению того, что казалось арианской партией, и объединению всего того, что было в ней в действительности православного.

Борьба с арианством после Никейского собора (325–381)

Стадия первая:

Борьба арианства с православием за преобладание в кафолической церкви (325–357)

Никейский собор, утвержденный императорскою подписью, получил высшую санкцию, какая только была возможна на {стр. 43} земле. Результаты того положения церкви, которое она заняла при Константине Великом, выразились довольно своеобразно. Христианство было сделано господствующей религией, а язычество было еще очень сильно. Такое положение вещей должно было бы привести к принципу веротерпимости, но этой последней никто тогда не желал: язычники желали восстановления язычества, христиане — полного торжества христианства, и веротерпимость была бы только компромиссом. Истина признавалась регулятором. Поэтому раз Никейский символ был признан за истину, то веротерпимость не могла бы простираться на ариан. Надо полагать, что Константин В. отправил в ссылку арианских епископов не без ведома отцов собора. Тем не менее, христианская церковь была проникнута духом веротерпимости; весь институт оглашения был таков, что в нем слышалось — с одной стороны — призвание в церковь, с другой — предостережение, чтобы не вступали в церковь не искренно желающие. Но в данном случае достигнутое торжество имело ту опасность, что император действовал государственными средствами. Император, убежденный в истине первого собора, отправил арианских епископов в ссылку, но ведь впереди могло быть и иначе. Будущие императоры могли впасть в заблуждение и принять за истину ложь.