Со строгостью, доходящею до формализма, он проводит различие между понятиями ουσία и ύπόστασις, или φύσις и πρόσωπον. В специально этому вопросу посвященном послании (38, alias 43) брату своему Григорию нисскому он определяете ουσία, как общее, τό κοινόν, а ύπόστασις — как особенное, τό ίδιάζον, установив взаимное отношение их как genus к differentia specifica, так что человек есть ουσία, Павел — ύποστασις, и в этом смысле применяет их к учению о Св. Троице [26]
. Этот памятник «Επειδή πολλοί το κοινόν τής ουσίας» (от 369 или 370 г.) составляет краеугольный камень нашей научно-догматической техники. Формула: одно существо и три ипостаси — при такой терминологии является безусловною необходимостью. Василий был убежден, что слово ипостась всегда и всюду в церковной литературе должно иметь это значение. Он твердо верит, что сами отцы Никейского собора в анафематизме: «из другой ипостаси или существа» различают эти термины (ер. 125, 1). Он смущен, когда ему говорят, что Григорий Чудотворец употреблял выражение [ύποστάσει εν об Отце и Сыне (ср. 210, 5)]. Он доказывает — и остроумно — что сам апостол в словах: «иже сый сияние славы и образ ипостаси Его, καί χαρακτήρ τής ύποστάσεως» (Евр. I, 3), употребляет ύπόστασις именно в том определенном смысле, по которому ύπόστασις отличается от ουσία. За выражение: «одно существо и три ипостаси» он стоял так же, как за никейский символ. Он признавал, что пока люди, православные по убеждениям, не перестанут употреблять выражение μία ύπόστασις, до тех пор обвинение ариан, что никейское учение есть скрытое ca{стр. 90}веллианство, будет иметь подобие состоятельности. Терминологического значения этих слов Василий В. держался последовательно и придавал этой формальной точности особенную важность: когда Отец, Сын и Св. Дух explicite называются τρεις υποστάσεις, тогда теряют почву и добросовестные опасения православных, и тенденциозные заверения арианствующих, будто όμοούσιον заключает в себе момент савеллианства и ослабляет истину действительного различия Отца, Сына и Св. Духа. «Υπόστασις» сильнее и полнее, нежели ύφεστώς или ουσιώδης, отстраняет это недоумение; а это было весьма важно для той среды, в которой действовал св. Василий В.б) Для Афанасия В. существовала, так сказать, лишь одна враждебная кафолической истине сила — арианство. Против савеллиан он высказывался лишь мимоходом для разъяснения своего собственного воззрения. На догматические недомолвки и ошибки своего старого сподвижника против ариан, Маркелла анкирского, Афанасий В. смотрел снисходительно и лишь косвенно затрагивал его мнения, и ревностный Епифаний (haer. 74, 4) на прямо поставленный Афанасию вопрос: что же наконец думать о Маркелле? только в легкой улыбке александрийского святителя прочитал немой ответ, что Маркелл был недалек от заблуждения, но что он достаточно защитил себя. А на словах Афанасий не стал ни защищать Маркелла, ни осуждать, и пред своею кончиною во всяком случае он дал Маркеллу τά γράμματα κοινωνικά.
Для Василия В. савеллианство такая же опасная ересь, как и арианство; он строго следил, чтобы где-нибудь не появились её отпрыски. Можно поэтому судить, как он относился к Маркеллу. Его учение он считал вполне вредным, отрицанием всего христианства, так как он не признает предвечной ипостаси Сына Божия. Он требовал от западных христиан, чтобы они осудили Маркелла прямо и категорично. Об этом он известил и самого Афанасия, заявив, что вопрос о Маркелле поднял не он, но тем не менее он подобное требование признает вполне справедливым. Окружающие его епископы прямо говорили, что до сих пор западные во всех посланиях злоименного Ария анафематствуют и вдоль и поперек, άνο καί κάτω άναθεματίζουσι, но не сказали еще ни одного слова в осуждение Маркелла, между тем его ересь тяжка и вредна и чужда здравой веры. Слишком легкое общение павлиниан с маркеллианами для {стр. 91} Василия было одним из оснований думать, что их μία ύπόστασις действительно скрывает в себе нездравое мудрование.
Если мы припомним, какое видное место оппозиция Маркеллу занимала в истории развития арианского спора, от Антиохийского собора 341 г. до Анкирского 358 г., то поймем значение этого отношения Василия к Маркеллу. Религиозные искренние сомнения епископов восточных приняты во внимание больше, чем это делает Афанасий. Поэтому он был против Павлина антиохийского и сильно подозревал его в неправославии. «Если бы к ним, евстафианам, была прислана грамота с самого неба (а не то что из Рима), но Павлин не исповедует здравого учения веры, я, не могу его считать общником святых». Существенно необходимо, писал Василий Епифанию кипрскому (ер. 258, 3. са. 377), чтобы евстафиане усвоили точное богословие, исповедали три ипостаси, и конечно лишь под этим условием ты вошел в общение с ними.