Лекции по истории религий

Эта измененная человеческая природа представляет собой Тело Христово, то есть Церковь. И каждый из нас может войти в это новое состояние через смерть и воскресение со Христом – иначе говоря, через Таинство Крещения. И каждый из нас может войти в Тело Христово, соединяясь со Христом в таинстве Евхаристии, когда мы реально вкушаем Плоть и Кровь Христову, как Небесную пищу. Вы помните, в глубокой древности люди верили, что, вкушая символические подобия Бога, они получают Божественную природу, – и вот теперь Божественное дается нам, потому что Бог стал Человеком и воскрес, победил смерть как Человек. Не оставив человеческой природы, Он вернулся к Своему Небесному Отцу и пребывает с Ним. Поэтому мы, соединившись с Ним здесь, на земле, будем с Ним в вечности. И не как Его рабы, даже не как Его друзья – мы будем частью Его.

Мы, христиане, ежедневно читаем молитву «Отче наш», зачастую не отдавая себе отчета, почему называем Бога Отцом. В этой молитве подчеркивается, что Он имеет тот же образ, что и мы, – мы образ Его, мы часть Его. Отец и сын всегда соединены генетически, естественно, через семя жизни. И точно так же мы с Богом естественно соединены через Иисуса Христа. Это семя в нас пребывает, но мы вольны его реализовать, а вольны отвергнуть – как иногда мы, к сожалению, отвергаем наших родителей по плоти, переставая заботиться о них, а то и вовсе отторгая. Это считается одним из тягчайших, смертных грехов, нарушением одной из десяти заповедей – отвергая родителей по плоти, мы символически воспроизводим отвержение Бога.

Таков первый строй, первый логический ход, данный христианством: изменение человеческой природы как таковой спасением, обóжением и добровольное вхождение человека в эту новую измененную природу. В этом суть христианства; если все наше вероучение свести к одной-единственной фразе, пожалуй, это будут слова, произнесенные сперва священномучеником и богословом III века Иринеем Лионским, а потом многократно повторенные Кириллом Александрийским и многими святыми отцами: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом». Никаких экивоков, никаких образов, намеков, очень четко и ясно. Как, мы должны стать Богом?! Да, в этом-то и есть призвание христианина, а не в том, чтобы стать святым или просто хорошим человеком. Должно произойти то, что называется в Православной Церкви теозис, обóжение. Христос соединяет в себе человеческую природу и Божественную, и, войдя через Церковь – через крещение, через Евхаристию, через воспроизведение в себе Христа как Человека, мы входим в Христа Бога, в Слово Божие.

Понятие слова Божия появилось задолго до апостола и евангелиста Иоанна Богослова, в греческой философии, а на самом деле еще и до нее; как я вам рассказывал, оно было известно по крайней мере уже Египту, а скорее, и намного раньше. Конечно, речь идет не о произносимых нами словах, это образ: то, что хочет сказать про Божественное бытие человеческий язык. Почему именно слово? Слово – очень интересная вещь. Вот я произношу слово: безусловно, это мое проявление, результат моей внутренней работы, работы моего ума, да всей даже моей жизни. Речь грешного ли и гадкого или чистого и праведного человека не оставляет сомнений в том, что он собой представляет. Я часто замечаю по себе, как каждая гадость, даже тайно мною сделанная, потом против моей воли выходит наружу в слове. Надо только иметь ухо, чтобы слышать. Человек проявляет себя в слове: слово – это он сам. И в то же время не он сам – потому что слово может жить независимо от говорящего; пусть оно потом и не развивается, не изменяется, но будет продолжать оказывать воздействие на окружающих, когда уста затворятся. Вот я сказал нечто, предположим, сочинил стихотворение, оно понравилось, его запомнили, передают из поколения в поколение – и даже в отсутствие письменности слово живет. Оно воспитывает; хорошее слово может воспитать поколения людей после смерти сказавшего его, а плохое – отравить много поколений. Тем более когда появились различные способы фиксации слова – письменные, после электромеханические, цифровые… Слово продолжает жить вне человека, и все же оно всегда соединено с человеком: мое слово может быть только тем, что я сказал. А потом оно будет влиять на другого уже в зависимости от того, каков он, этот слушающий; будет всегда соединение двух, диалог.