Лекции по русской литературе

Почему же возникла идея, что после десятого года пошел спад колоссальный? Тут может быть ошибка двоякого рода. Первое: может быть, потому, что после десятого года кончился девятнадцатый век. И началось сегодня. То, что идет с того времени, и сейчас – это всё «сегодня» нашей культуры. А сегодня очень трудно оценить: нужно всегда смотреть во «вчера», чтобы дать правильную оценку. Может быть, от этого возникло такое мнение.

Еще есть возможное предположение: может быть, играет роль некий комплекс неполноценности по отношению к Западу, что довольно типично для определенных кругов и слоев русской культуры во все времена, в советские особенно. Хотя были времена, когда русская культура абсолютно преодолевала этот комплекс неполноценности и становилась частью мировой культуры. Помните, у Хлебникова есть:

Новаторы от Вержболово,Что ново там, то здесь не ново[79]

.

Здесь даже звучит некоторое высокомерие по отношению к Западу.

Но вот еще одна статья совсем недавно [появилась] в газете[80]

«Литературный курьер», я помню автора – кажется, Антонович[81]. Он вдруг совершенно оглушает своим мнением, что вся русская литература страдает комплексом неполноценности, страдает провинциализмом. Это очень серьезное обвинение, и я думаю, что следует о нем говорить, разобрать. Действительно есть некоторые основания говорить об этом.

Покойный Анатолий Кузнецов, очень хороший писатель, в шестьдесят девятом году перебежал, что ли, как это называется? Дефект… дефектнул, да. Он дефектнул при забавных обстоятельствах, о которых я здесь говорить не буду. Я его знал очень хорошо, Толю Кузнецова, с шестидесятого года, это личность была очень своеобразная. И в шестьдесят девятом году, когда он остался на Западе, мы о нем уже мало знали. Но вдруг в какой-то дошедшей до нас журнальной публикации я вижу его откровения. И он выражает колоссальный комплекс неполноценности перед Западом! Говорит открыто – он вообще был сторонник такого как бы эксгибиционизма, – что каждый английский (он жил в Англии) писатель ему представляется каким-то небожителем. Что он настолько подавлен превосходством этой культуры, что не может взять в руки перо.

Это следствие дикой изолированности большевистского царства, то, что они вырабатывали в людях. С одной стороны, советский человек – самый лучший. Как Сталин сказал: «Любой средний советский человек…» Помоги, Саша, пожалуйста, процитировать… (Реплика из зала: <нрзб>.) Вот, видите! Спасибо большое. А с другой стороны, дикая провинциальность. И любой иностранец, который приезжает, кажется невероятным олимпийцем. Часто говорили: «Почему Толя Кузнецов не писал на Западе?» Я думаю, что это результат вот этого психологического <нрзб> [давления? Диссонанса? Перекоса?].

То есть какие-то основания для такого разговора есть. Но в то же время, если вспомнить настоящую высокую русскую культуру, мы увидим, что не было этого комплекса – вообще! Не было ни комплекса высокомерия перед Западом, не было ни комплекса унижения перед Западом. И Пастернак, и Ахматова чувствовали себя людьми одной культуры с каким-нибудь Сартром или Альберто Моравиа. Для них не было ничего в этом! И я вспоминаю опять те же шестидесятые годы, о которых всегда настойчиво талдычу, как мы не то что преодолевали – у нас просто не было, я могу в этом поручиться, комплекса неполноценности совсем. В течение шестидесятых годов мы перезнакомились с массой писателей Запада, множество американцев приезжало в Москву, англичане, и западные немцы, и французы, и итальянцы. И возникало ощущение международной интеллектуальной творческой солидарности, но уж никак не возникало ощущения униженного состояния перед ними и ощущения общения с богами.

Недавно в Торонто мы были на писательской конференции международной по правам человека. И я повстречал там много людей из своего прошлого. Они возникали из шестидесятых годов – я уже лет пятнадцать не видел Ганса Магнуса Энценсбергера, или Василиса Василикоса, грека, или, скажем, Алана Силлитоу из Англии, и так далее. Они возникали как призраки, и, как будто не прошло пятнадцати лет, мы закричали друг другу [привет!]. Да, я еще подумал тогда: «Как много денег впустую потратило советское правительство на этих людей!» Они очень их обхаживали и старались, чтобы они присоединились к так называемой прогрессивной писательской общественности. А эти люди, эти писатели – они ни к кому не собирались присоединяться, вот в чем дело. И сейчас в Торонто они подписывали прошение, то есть протесты против ареста Марченко и против лишения гражданских прав – в общем, это все пошло впустую.