Лень, алчность и понты

Кандыбов знал об этом, и потому ничуть не беспокоился - он убьет по своей воле, зная кого, почему и зачем. Ведь этих стукачей и умыкнувших убивали в назидание, чтобы и сам убивающий не посмел поступить так же. Их можно было и не убивать - ничего бы не изменилось. А здесь другой случай не убьешь - все переменится и самого убьют. Это гражданская война. Она не прекращается ни на день ни в одном государстве: везде и всюду одни граждане убивают других - сыты или голодны, бедны или богаты - они беспрерывно самоутверждаются и лезут всеми путями к власти, дабы быть правым и первым.

"Это война. А на войне, как на войне", - и с этой мысли Сергея Яковлевича Дыбу сбить было невозможно. Но именно эта мысль давала ему трезвое самоощущение и она же была стержнем, на котором воздвиглось его рискованное дело и все, чего он достиг.

...Он стрелял в голову с двух шагов и первого убил сразу. Леночка же лишь ранила Годика в плечо, и тот упал, но потом бросился бежать. Вторая пуля попала ему в ягодицу. Третий, кажется, Василий (Дыба так и не запомнил, кого как зовут), присел и закрыл голову руками. Сергей Яковлевич всадил ему две пули сверху в голову. И в это время Годик развернулся, прохрипел: "А-а, суки! Волки поганые!" С этими словами он как-то дико прыгнул и снова завалился. Дыба выстрелил, но не попал. Тогда подбежал и глядя Годику в глаза выстрелил два раза в грудь. Все было кончено.

Сначала он хотел утопить машину в пруду, но подъехав, понял, что пруд давно обмелел - столько лет прошло, когда они здесь купались мальчишками.

"Все мельчает, чем дальше, тем и Земля становится крошечней, - думал он, обливая машину бензином. Пистолеты с глушителями он выбросил в воду. Нужно будет все перепрятать".

Он понимал, что с его долгим отсутствием начнут ковыряться в его действиях, вряд ли догадаются, что здесь было на самом деле, но а вдруг? Его ребята из оцепления - хотя нет, ну, будут думать, что была разборка. Ведь о том, что закопали тайник, знали только эти трое, а они все эти часы были на глазах. Разве кто-нибудь из них мог позвонить, пока он с Ленкой кувыркался. Но кому? Нет, исключено. Хотя все было сделано наспех, не так как надо.

Все эти размышления не давали ему покоя и в Париже, да и Елена дергалась. Она рассказала, как к ней попал сундук.

- Так бумаги не принадлежали этому козлу?

- Нет, его люди украли сундук у кого-то тайного общества.

- Так кто за ним охотится, козел этот или общество?

Козлом он называл известного всей стране деятеля-бизнесмена Ямского, разжиревшего на нефти. В последнее время тот видимо переключился на наркотики и, конечно же, был очень опасным противником.

Козлом он называл его, потому что тот хотел сделать Лену своей любовницей. На этой почве и проболтался ей о бумагах и краже их. Об обществе же толком ничего не было известно.

- Если за нами охотится Ямской, то это ерунда, я смогу договориться, нам тогда и бегать незачем.

- А если не он?

В подобных предположениях они прожили пять дней, пока не пришло известие об убийстве Ямского. И они решили вернуться, понадеявшись на то, что с этим убийством все концы ушли в воду. Хотя оставались серьезные сомнения. Но и сидеть в неведении было невыносимо. И они вернулись.

Через свои информационные источники в милиции Сергей Яковлевич узнал, что дело у водоема было сразу объявлено "глухарем", и никто его особо не ковыряет - не смогли определить даже личность Годика, не говоря о трупах в машине.

- Нужно съездить, проверить, - беспрерывно твердила Елена.

И они поехали. У поворота к лесу им встретился этот поганый красный "жигуленок". Лена вертелась как на иголках.

- Ты чего?

- Нужно номер запомнить.

- Да брось ты, - но сам посмотрел и запомнил. - Запомнила?

- Запомнила.

- Ну, и я запомнил.

Но когда они побывали на поляне, и с первого взгляда поняли, что клад был только что выкопан, от потрясения ни он, ни она не могли вспомнить номер.

- Надо бы раскопать, удостовериться, - пробормотал он.

- А это что! - тыкала она ему в грудь фонарик и пачку, найденные на самом видном месте.

- Да, - согласился он, - и лопаты у нас нет.

- Нужно догнать его! Это он, я прямо чувствовала, что эта машина неспроста. Ну, вспоминай, вспоминай! - требовала она всю дорогу.

Но память подвела обоих - была лишь слабая надежда, что позже что-то всплывет, а теперь он выжимал из двигателя все, что мог: разве тут вспомнишь? Глаза жадно следили за дорогой, каждая догоняемая машина казалась целью, несущей облегчение, ну если не эта, то вон та... Их затормозили на милицейском посту. Это была уже Москва. Они проиграли.

- Это же надо было свихнуться из-за этих чертовых бумажек! - сказал он.

- Ничего, мы найдем их! - он посмотрел на нее, она не шутила, не бесилась, она действительно свихнулась из-за этих чертовых бумажек. - Мы найдем их, - повторила она, и ему ясно представились эти мешочки, туго набитые алмазами.

И действительно, через три дня он напал на след.