Лена

Все вокруг: и берега, и избы, и далекие синие холмы, и небо с высокими-высокими облаками — весь мир, казалось, поплыл куда-то назад и стал медленно опрокидываться. Голова закружилась.

«Надо было взять жердь, не задаваться», — подумала Лена.

Идти было трудно: то и дело попадались широкие разводья. Для того чтобы пробраться на соседнюю льдину, приходилось идти кружным путем, через пять, а то и шесть льдин. Так с самого начала принялась Лена петлять то туда, то сюда, и некогда было ей оглянуться по сторонам. Она сбивалась, путалась, берег оказывался то сзади ее, то сбоку, а бабы, наверное, смотрят и не понимают, чего она мечется по реке, как давеча не понимали Павла Кирилловича.

Лена шла осторожно: в сапогах недолго и поскользнуться. Льдины были гладкие, чисто подметенные ветром, серо-зеленый пузырчатый лед мерцал, а внутри стояли ребром тонкие белые трещины.

Когда до берега оставалась примерно треть расстояния, путь пересекла длинная, метров на сто, полоса чистой воды. Несколько минут тому назад этой полосы не было. Что делать? Ждать, пока льдины сомкнутся, или воротиться? Воротиться нельзя — Гришка засмеет, да и пока доберешься назад вынесет на широкую воду и поплывешь на ледышке в самое озеро Ильмень со своим пол-литром водки.

Лена засмеялась. Она всегда посмеивалась, когда ей делалось страшно. Подумав, она побежала против течения. В самом конце водяной полосы плыла льдина. На ней торчала палка с пуком соломы на конце. Льдина огромная. Если на нее попасть, так с того ее конца до берега — рукой подать. Но до льдины метра два воды. Лена разбежалась, прыгнула изо всей силы, упала на локоть, чтобы не разбить бутылку. Она встала, хотела выдернуть палку, но до берега было уже недалеко. Пусть деревенские поглядят, что перейти можно и без палки. А если председатель искупался — сам виноват. Надо было поторапливаться: не на панели.

У самого берега Лена спрыгнула, хлебнула в голенища воды, и, не оглянувшись, побежала к лесу.

2

Маленькая, в два окна, избушка лесничихи Наталки виднелась за стволами. Лена обернула широкую юбку вокруг ног, чтобы не цепляться за мокрые кусты, и пошла напрямик. Вокруг избы празднично звенела капель. На теплом, как парное молоко, поручне сушилось сморщенное белье Павла Кирилловича.

В сенях была Наталка. Трясясь от смеха, она утирала подолом глаза.

— У тебя председатель? — спросила Лена.

— Здесь. — Наталка подняла широкое раскрасневшееся лицо: — Беда с ним… Смеяться умаялась.

— А что?

— Да так. Мне на него смешно, а он серчает. Он серчает, а мне еще смешней. Ну его!.. Брюки просит, а где я их возьму?..

Лена вошла в избу.

Возле затопленной печи сидел Павел Кириллович. Он был в Наталкиной блузке с короткими рукавами и в зеленой полосатой юбке.

— Наташка где? — хмуро спросил он, протягивая к огню лиловую ногу.

— В сенях, — отвечала Лена.

— Чего ее там все трясет? Ты гляди: только хмыкнешь — выгоню!

— А чего мне хмыкать! Вот я принесла вам лекарство. Мария Тихоновна велела ноги обтереть.

— Еще чего! Ноги!.. — сказал председатель. — Дай сюда.

За столом сидел агроном Петр Михайлович, парень лет двадцати пяти, с добрыми голубыми глазами. Облокотив на кружку зеленое зеркальце, он брился. На щеке его в двух местах были налеплены бумажки.

— Здравствуйте, Петр Михайлович, — сказала Лена. — Вы чего-то нынче и здороваться не хотите?

— Здравствуйте, товарищ Зорина, — сухо сказал агроном. — Вы как сюда попали?

— По председательской дорожке.

— Не побоялись?

— На такие дела она атлет, — сказал Павел Кириллович. — А где надо, там ее нету. Вот гляди, дождались: «Красный пахарь»-то перебил нас сверху донизу. Ты знаешь, сколько комсомольцы «Красного пахаря» обещают собрать пшеницы?

— Сколько?

— Двадцать два центнера с гектара! А ты сколько обещалась? Забыла? Шестнадцать ты обещалась! А все-таки хитрый он, седая лиса, ихний председатель, — обратился Павел Кириллович к агроному. — На прошлой неделе встретил меня на дороге и вздыхает, словно монашка: дескать, куда нам до вас… Тьфу!.. — И, снова повернувшись к Лене, продолжал: — В «Красном пахаре» две бригады высокого урожая создали и в район написали, и это их письмо включают в письмо товарищу Сталину. А нас с тобой не включают, говорят — стыдно включать. Ты, секретарь комсомольской организации, понимаешь, стыдно! Вы, комсомол, на переднем крае должны быть. Верно, Петр Михайлович?

Дементьев кивнул.

Павел Кириллович встал и подошел к столу.

— Вот ты собери сегодня актив да расскажи, что «Красный пахарь» вытворил. Ведь у вас с ними соревнование. Чего голову воротишь? Неохота?

— Нет, мы все сделаем, — сказала Лена, стараясь не глядеть на его волосатое лицо, чтобы не рассмеяться.

— Так вот и ладно. Чего ухмыляешься? Что тебе за ухмылка? А, чтоб вас!.. — И председатель, подняв юбкой ветер, вышел в сени и так сильно захлопнул дверь, что изба дрогнула. В комнате наступило молчание.

Дементьев прибрал в портфель бритвенный прибор, полотенце и стал сумрачно разглядывать тонкие бумажки. Белая кошка обнюхала светлый квадрат на полу и, подвернув передние лапки, легла греться.