Лени Рифеншталь

Планируя исполнить главную роль, Лени стала брать уроки верховой езды. Утром она писала свои заметки (очередной «манускрипт» к съемкам), днем садилась в седло или занималась еще каким-нибудь спортом. О таком времяпрепровождении можно было только мечтать.

Идея этого фильма получила одобрение в Министерстве пропаганды, и Лени отправилась в Ливию, чтобы там обучать сотню молодых женщин для съемок конных сражений. Она выбрала Ливию, потому что небо там почти всегда было голубым и безоблачным (а Лени собиралась снимать на цветную пленку).

Война

Однако планам ее не суждено было осуществиться. Из Германии пришло известие, что началась война. Все друзья в один голос говорили Лени, что ей нужно создать новостную компанию и с официальной киногруппой отправляться на фронт.

Она направила предложение в вермахт, и оно тут же было одобрено. Через несколько дней Лени и ее коллеги, надев серую форму прессы и пройдя краткий курс обращения с противогазом и стрельбы из винтовки, отправились на Польский фронт, в город Коньске.

Но в первое же утро они увидели, как несколько поляков роют глубокую яму – могилу для самих себя. Это были не военные, а мирные горожане. Когда немецкий офицер отдал солдатам приказ освободить этих людей, солдаты не послушались. Лени вскрикнула: «Вы солдаты или кто?! Не слышали, что приказал офицер?!» Сказать, что она была в шоке, – не сказать ничего. Сохранился снимок, сделанный в Коньске: на лице Рифеншталь застыло выражение ужаса. Ее сфотографировали именно в тот момент.

Она тут же вернулась в Берлин, поставив крест на своей карьере военного корреспондента. Ее «военная служба» не продлилась и трех недель.

Лени всеми силами старалась избежать участия в работе над военными и пропагандистскими фильмами. «Пентесилеей» ввиду ее дороговизны она заниматься тоже не могла. И тогда она решила возобновить съемки «Долины», которые сорвались в Испании пятью годами раньше. Она надеялась, что пока будет заниматься этим проектом, война закончится и вернется мирная жизнь.

Если «Пентесилею» она планировала снимать в цвете, то «Долина», напротив, виделась ей исключительно черно-белой. Она считала, что кино немало потеряло после почти полного перехода на цвет. В ее представлении черно-белое кино было особым видом искусства, впечатляющим, графичным, и многие из доступных ему эффектов были просто недостижимы на цветной пленке.

В массовке Лени хотела снимать цыган. И нашла их в лагере неподалеку от Зальцбурга. В 1940–1941 гг. он не был концлагерем в полном смысле слова, но впоследствии стал пересыльным лагерем, откуда заключенных переправляли в основном в Аушвиц. Рифеншталь потом не раз припоминали использование «рабского труда», и это стало одним из самых тяжких ее послевоенных обвинений: она снимала в своей картине заключенных. Было два суда, две апелляции доказали, что Лени не могла предвидеть, что впоследствии узники из этого лагеря будут переправлены в Аушвиц и та же судьба постигнет тех, кто у нее снимался. Некоторые из выживших цыган даже пытались вступиться за нее, но это дело темным пятном лежало на репутации Рифеншталь до конца ее долгой жизни. Масштаб трагедии цыган в Германии действительно был велик: из 30 000 цыган, живших в Германии в 1939 г., войну пережили только 5000.

Съемки «Долины» не ладились, смета росла, здоровье Лени оставляло желать лучшего. Дала о себе знать болезнь почек и мочевого пузыря, нажитая еще в Гренландии. Лечение не помогало, играть она не могла, но руководила по мере сил, обложившись подушками и грелками.

Говорили, что Лени сознательно затягивает съемки «Долины», чтобы оставаться подальше от войны. Конечно, отчасти это было так, но существовало множество обстоятельств, которые на самом деле не давали ей снимать, – от отсутствия денег до погодных условий.

Однако к концу войны, понимая, что поражение Германии неизбежно, она изо всех сил старалась закончить фильм побыстрее, понимая, что с падением нацистского режима ее положение станет более чем шатким.

В начале 40-х годов в жизни Рифеншталь появился человек, роман с которым неожиданно для нее самой вылился в серьезные отношения. Это был офицер, с которым она познакомилась в поезде: он служил альпийским стрелком и находился в отпуске после ранения. Спустя несколько дней она пригласила его поработать в своем фильме. Звали офицера Петер Якоб.

После разрыва со Шнеебергером Лени довольствовалась лишь легкими романами и флиртом. Даже если связь длилась достаточно долго, она старалась не придавать ей большого значения, считая, что страсти и большие чувства не для нее, ведь ее настоящей любовью была работа.

Однако Якоб заставил ее изменить эту точку зрения. Когда роль в фильме была сыграна и Петеру настало время возвращаться на фронт, они с Лени признались друг другу в любви. Как и все пары того времени, они вынуждены были довольствоваться лишь краткими встречами. Однако все чаще между ними заходил разговор о браке.