Ленин

Действительно, в «Введении» к своей незаконченной, но грандиозной по замыслу работе «История русской общественной мысли» Г.В. Плеханов писал: «Ход развития всякого данного общества, разделенного на классы, определяется ходом развития этих классов и их взаимными отношениями, т. е., во‐первых, их взаимной борьбой там, где дело касается внутреннего общественного устройства, и, во‐вторых, их более или менее дружным

сотрудничеством там, где заходит речь о защите страны от внешних нападений»[108]. Плеханов полагал, что эта особенность классовых взаимоотношений особенно присуща России, что и наложило неизгладимый отпечаток на своеобразие русского исторического процесса. Возможно, эта позиция повлияла на формирование и «оборонческого мировоззрения» Плеханова. Ему он остался верен до конца. И хотя Плеханов большевиками презрительно именовался «оборонцем» или «социал‐патриотом», старый социал‐демократ не отступил от своего взгляда на войну до самой кончины. Отсутствие марксистской «чистоты» во взглядах на классовую борьбу было постоянным источником критики Плеханова правоверными большевиками.

Отвечая Ленину на призыв «брататься» с немцами во время войны, Плеханов выдвигает саркастическую «гипотезу». Поскольку Ленин полагает, что это грабительская война со стороны России, то «надо побрататься с немцами: простите, мол, нас, добрые тевтоны, в том, что мы своими грабительскими намерениями довели вас до объявления нам войны; до занятия значительной части нашей территории; до надменно‐зверского обращения с нашими пленными; до ограбления Бельгии и до превращения этой, когда‐то цветущей, страны в одно сплошное озеро крови; до систематического разорения многих французских департаментов и так далее, и так далее. Наш грех! Наш великий грех!»[109] – с сарказмом восклицает автор антиленинского памфлета.

После более чем трех десятилетий отсутствия на родине стареющий Плеханов примчался в Россию, надеясь помочь народу своему, который любил, но полагал, что он еще не созрел для столь радикальных перемен, которые предложил Ленин в апреле 1917 года. Плеханов очень быстро почувствовал, что его образ «теоретика марксизма» совсем не есть синоним «революционного политика». Его конкретный образ мыслей не был понят. Плеханов решительно выступил против курса на социалистическую революцию, обвинив Ленина в форсировании событий, к которым Россия не готова. Ведь это, и совсем недавно, ядовито заметил Плеханов, не оспаривал и Ленин[110].

Теоретик российской социал‐демократии был убежден, что в начале XX века в России «никакой иной, кроме буржуазной, революции быть не может»[111].

Возможно, то был главный парадокс Плеханова: всю жизнь он писал о классовой борьбе, диктатуре пролетариата, ведущей роли рабочего класса в переустройстве общества, о социалистической революции как цели марксистского учения. А когда его страна занесла ногу, чтобы перешагнуть порог этой революции, Плеханов открыто запротестовал, поставив на карту весь свой авторитет патриарха. Вероятно, это парадокс кажущийся. Плеханов был слишком ортодоксален, чтобы отступить от классических схем марксизма и согласиться на перескакивание через этапы. Такой подход он счел «ленинским бредом».

Случилось так, что Плеханов ратовал за революцию буржуазную, Ленин – за социалистическую. Формально получилось, что история стала развиваться по Ленину. Но думаю, что именно – формально. Видимо, буржуазная революция была похоронена, не успев дать своих плодов, а та, что состоялась, дружно нами всеми называемая (автор этой книги не исключение) социалистической, не была таковой. Это была большевистская революция, а не социалистическая. Революция не принесла свободы народу – это ее главный результат. Эксплуатация сословная была заменена на эксплуатацию государственную, тоталитарную, еще более всеобъемлющую и цепкую. Плеханов боялся именно этого. Его наихудшие опасения, увы, сбылись.

Плеханов, давно порвавший с Лениным, будучи более универсальным теоретиком, чем вождь русской революции, оказался слабее его как политик, как практик, как партийный деятель. Политики революции по инерции пытались эксплуатировать его авторитет популярного мыслителя, старейшины российской социал‐демократии. Так, Временное правительство и лично его Председатель А.Ф. Керенский, созвав в августе 1917 года в Москве Государственное совещание, пригласили на него и известных революционеров: Брешко‐Брешковскую, Засулич, Плеханова. Временное правительство хотело с помощью авторитетов, известных в государстве имен, крупных политических деятелей обрести твердь под собою. Но, похоже, и «иконы» революции не могли спасти Керенского, так и не сумевшего решить проблему войны и мира. Большевики ценой фактически сепаратного мира в Брест‐Литовске получили власть.