Ленин

Я утомил читателя длинной цитатой, но она дает представление не только о роли пролетариата в «переходный период к коммунизму», которую ему уготовил Ленин, но и высвечивает важную грань «военного коммунизма». По существу, Сталин, возводя мрачные бастионы своей Системы, строго следовал ленинским рецептам и чертежам. И Ленин в одном прав: скоро мы такую методологию созидания грядущего рая стали считать естественной, она стала «привычкой». Поэтому утверждения, что «военный коммунизм» был кратковременным этапом советского строительства, по-моему, неверны. После кратковременного проблеска нэповских мотивов на вооружение Системы были взяты те же ленинские методы «военного коммунизма», лишь модернизованные и приспособленные Сталиным к его «ленинской стратегии». И даже его, Сталина, чудовищные утверждения, что «чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы…»{23}, являются логическим следствием «военно-коммунистического мышления».

Ведь, если вспомнить, «военный коммунизм» вырос из стихии революции: расхищение помещичьей и заводской собственности, самозахват земель, мешочничество, отделение национальных окраин, бандитизм, спекуляция, милитаризация общества… Чтобы устоять перед лицом развязанной им стихии, Ленин решает упорядочить процесс и одновременно перейти к социалистическому способу производства и распределения. Это невозможно было сделать без неограниченного насилия. Но Ленин как раз и обещал его накануне революции. Отвечая 7 (20) июля 1917 года буржуазной газете «День», Ленин откровенно заявляет: «Историки пролетариата видят в якобинстве один из высших подъемов

угнетенного класса в борьбе за освобождение»{24}, тем самым подтверждая свое преклонение перед террором и революционным насилием.

Уже крах политики «комбедов» и продотрядов показал тупиковость, историческую бесперспективность «военного коммунизма», но Ленин и особенно Сталин сочли это естественной фазой революции. «Военный коммунизм» как форма диктатуры пролетариата в последующем был усовершенствован. Результатом явилось полное отчуждение производителей от продуктов своей деятельности. Проницательные умы давно заметили, что «военный коммунизм», а не только «капиталистическое окружение», предопределил милитаристское будущее России. В своих «Размышлениях о русской революции» еще в 1921 году П.Б. Струве писал: «Необходимо вообще отметить, что советский коммунизм в некоторых отношениях есть прямой наследник того, что принято называть военным хозяйством, военным социализмом или военным регулированием… Военный социализм регулировал большую или меньшую относительную скудость…

»{25}

Может быть, военная область оказалась единственной, в которой «советский коммунизм» был в состоянии конкурировать с западными демократиями. Не случайно на протяжении десятилетий важнейшим показателем величия Советского государства была мощь. И мощь прежде всего военная. Не надо при этом забывать, что глубинные истоки этого феномена лежат в ленинской политике «военного коммунизма».

Чтобы сохранить какие-то стимулы для повышения производства, на протяжении десятилетий искали эффективный «заменитель» материальной заинтересованности, некий суррогат личного интереса. Ленин рассмотрел, увидел его в социалистическом соревновании. Надо признать, что, пока в обществе существовала обстановка преклонения перед Идеей, стимул соревнования хорошо ли, плохо ли, но действовал. До тех пор пока не превратился в формальную, бюрократическую пустышку. Но длительное время соревновательные мотивы, освященные революционными и идеологическими добродетелями, действовали: миллионы людей верили, что они совершают «подвиг», борются «за честь», выполняют «ленинские заветы». Сталину удалось в 30-е годы, опираясь (и организуя) на отдельные выдающиеся примеры и образцы труда, увлечь миллионы людей на выполнение и перевыполнение производственных заданий. Возможно, это был моральный пик «военного коммунизма» в попытке найти внеэкономические стимулы повышения производительности труда.

В 1935 году на шахте «Центральная-Ирмино» забойщик Алексей Стаханов установил фантастический трудовой рекорд, выполнив несколько норм. Это как бы подхлестнуло рабочих (с помощью парткомов, конечно) и в других сферах производства. Вскоре уже кузнец А. Бусыгин добился рекордных результатов, а затем машинист П. Кривонос, металлург М. Мазай, обувщик Н. Сметанин, ткачихи Е. и М. Виноградовы… Сталину это и было нужно. Неважно, что стало падать и без того низкое качество работы, резко усилилась аварийность. Об этих фактах Сталин скажет в своем докладе 3 марта 1937 года, квалифицировав рост аварийности как «вредительство», форму проявления обострения классовой борьбы.