Ленин

Ленинский интеллект был крошечной моделью, предвосхитившей гигантскую Систему, которая в течение семи десятилетий безуспешно пыталась стать планетарной.

Пророк Коминтерна

Это был обычный из тех напряженных, наполненных до краев заботами дней, когда Ленин не болел или отдыхал, а трудился у себя в Кремле. Обычный день 23 июля 1920 года. Наряду с внутренними вопросами – заседание Политбюро ЦК, заседание Совета Труда и Обороны, груды бумаг из правительства, ВСНХ – множество дел пришлось решать и по линии международной. Вот донесение А. Аксельрода о положении в Туркестане и в сопредельных странах, инструкции Н.С. Тихменеву на ведение переговоров с правительством Финляндии, бумаги по Польше и Англии, много денежных документов.

Но главное международное «дело» в этот день – Ленин вечером председательствует на очередном заседании II Конгресса Коминтерна, несколько раз выступает там как председатель, слушает речи ораторов{68}.

В его мозгу отчетливы оттиски картин нарастания революционного процесса во многих странах мира, создания новых коммунистических партий, подъема международной поддержки того великого дела, которое начал он и его партия… Возможно, он ощущал внутренние токи циркуляции планетарной революционной энергии, подсознанием уже слышал мерную поступь пролетарских батальонов на всех континентах. Красно-кровавые стяги уже вздымаются во многих столицах… Еще три года назад нельзя было и подумать обо всем этом. Невероятно! Фантастично! Но ведь он еще в июле 1918 года в статье «Пророческие слова» написал: «В чудеса теперь, слава богу, не верят. Чудесное пророчество есть сказка. Но научное пророчество есть факт»{69}.

Надвигающаяся Мировая революция – не сказка. Это завтрашний факт нашей действительности.

Так мог думать лидер не только российских большевиков, но и, как писали, «вождь всего мирового пролетариата». Находясь под впечатлением заседания Конгресса Коминтерна, донесений с мест, собственно анализа, а самое главное – успешного наступления Красной Армии на Варшаву, вечером 23 июля 1920 года Ленин отправляет шифровку в Харьков, Сталину:

«Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Сообщите ваше подробное заключение. Немецкие коммунисты думают, что Германия способна выставить триста тысяч войска из люмпенов против нас.

Ленин»{70}.

Именно к этому времени уже было принято решение, или, как писал Троцкий, «мы шли на риск – на этот раз по инициативе Ленина – прощупывания штыком буржуазно-шляхетской Польши»{71}. Ленин в сентябре того же, 1920 года скажет откровеннее: наступлением на Варшаву «мы поможем советизации Литвы и Польши», революционизированию Германии. Правда, во время этих своих откровений в политическом отчете на IX конференции РКП(б) Ленин бросит в зал: «Я прошу записывать меньше: это не должно попадать в печать»{72}. Но даже неудача в Польше, говорил в заключительном слове Ленин, не должна остановить нас: «Мы на этом будем учиться наступательной войне. Будем помогать Венгрии, Италии, рискнем таким образом, что с каждым удвоенным шагом будем помнить, где остановиться»{73}.

Все это было попыткой реализовать свое пророчество. Он верил в Мировую революцию. Ленин, правда, не любил особо распространяться о своих просчетах и грубых ошибках.

Марш на Варшаву и дальше к границам Германии был предпринят по его личной инициативе. По его решительному настоянию. Но он никогда публично не говорил о том, что своим решением страшно унизил Россию – огромное государство, которое в результате крупного поражения под Варшавой было вынуждено выплатить стране, в несколько раз меньшей, крупную контрибуцию. Фактически бывшая империя проиграла своей бывшей провинции. Но даже здесь большевики не смогли действовать достойно. Когда пришло время делать первый взнос по контрибуции, Москва решила выплатить его драгоценностями, в несколько раз, однако, завысив их реальную стоимость, то есть пошла на тривиальный обман…

Чичерин, узнав реакцию Варшавы, тут же сообщил Ленину и Политбюро:

«Мы обязались и должны уплатить Польше первого ноября 10 млн. рублей золотом и бриллиантами. Те бриллианты, которые мы передали, оценены польскими экспертами в 2,5 млн. руб. золотом. Больше у нас нет готовых к передаче камней. Поляк Ольшевский предупреждает, что такое уличение нас в столь чудовищной ложной оценке будет широко использовано прессой… мы будем чудовищно скомпрометированы.

Другой исход – уплатить немедленно разницу золотом, но выбросить 7,5 миллиона золотом – слишком тяжело.

Еще исход: постараться немедленно собрать недостающие камни. У нас камней много, но они не подобраны и не оценены… Нет людей… Бывший директор ссудной кассы Левицкий – в тюрьме. Александров, оценщик, – тоже в тюрьме. Нужно постановление Политбюро, чтобы поместить их в нормальную обстановку…»{74}