Ленин

Больной вождь до предела обостряет отношения с Генеральным секретарем, делает свою жену на все оставшиеся годы объектом недоброжелательных выходок Сталина. Хрупкая, болезненная конструкция ленинских сосудов в эти дни вновь испытала высокую перегрузку, которой она не выдержала.

Как пишет В. Крамер, имевшиеся постоянно нарушения речи и параличи конечностей «повели 6 марта, без всяких видимых к тому причин, к двухчасовому припадку, выразившемуся полной потерей речи и полным параличом правых конечностей»{44}. Врачи, конечно, едва ли знали тогда о драме отношений вождя партии и ее Генерального секретаря. Вокруг Ленина хлопочут врачи, а Сталин передает через М.А. Володичеву свой ответ Ленину, который, однако, едва ли был ему зачитан из-за резкого обострения болезни.

Сталин, получив письмо о фактическом разрыве отношений с Лениным, ведет себя со своим больным патроном почти дерзко. На трех страничках, вырванных из служебного блокнота со штампом «Секретарь Центрального Комитета И.В. Сталин», генсек 7 марта фактически дезавуирует сказанное Крупской, ибо, как он пишет, всего-навсего ей якобы сказал: «…Вы, Н.К., оказывается, нарушаете этот режим. Нельзя играть жизнью Ильича и пр.». Сталин продолжал: «Я не считаю, чтобы в этих случаях можно было усмотреть что-либо против или непозволительное предприн. против Вас…»

В конце письма Сталин, в весьма неуважительном тоне, резюмирует: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя вина и чего собственно от меня хотят.

И. Сталин».

Ленин в своем письме, дважды обращаясь к Сталину, употребляет слово «уважаемый». Генсек обходится без этих эпитетов.

8 и 9 марта казалось, что приступ мимолетен, как уже бывало, тем более что накануне Ленин дает понять Крупской, что ему стало лучше. Он хочет видеть доктора Ф.А. Гетье{45}. Но 10 марта 1923 года, как фиксирует в своих записях профессор В. Крамер, припадок повторился и повел «к стойким изменениям как со стороны речи, так и правых конечностей»{46}.

Крупская в феврале 1924 года (почти сразу после кончины и похорон Ленина) написала воспоминания «Последние полгода жизни Владимира Ильича». Впервые они были опубликованы в 1989 году. Спутница вождя утверждала, что «последняя болезнь» Владимира Ильича «распадается на два периода. В первый период, продолжавшийся до июля, шло еще ухудшение. Этот период связан с тяжелыми физическими страданиями и тяжелыми нервными возбуждениями…»{47}. А с конца лета начинается медленное улучшение, что Крупская относит ко второму периоду болезни Ленина.

Как только об ударе стало известно руководству партии, по инициативе Зиновьева 10 марта 1923 года вечером собрали, как говорится в протоколе, «совещание наличных членов Политбюро». Кроме Зиновьева, были Троцкий, Молотов, Рыков. Послали телеграммы Калинину, Каменеву, Куйбышеву, всем членам ЦК об ухудшении состояния здоровья Ленина{48}.

Сонм врачей спешит к Ленину. Пока из Москвы. Но идут телеграммы Крестинскому в Берлин, чтобы прибыли лучшие терапевты, невропатологи, психиатры. 15 марта Политбюро принимает решение о расширении консилиума врачей и «привлечении всех медицинских сил, которые в какой бы то ни было степени могут быть полезны для постановки диагноза и лечения т. Ленина». Даются конкретные организационные поручения Сталину, Зиновьеву, Рыкову…{49}

Традиция политического, партийного лечения уже существует. Одних врачей отводят, других предлагают, не торгуются по поводу гонораров.

Н. Крестинский сообщает шифром из Берлина, что приедут профессора Минковски, Штрюмпель, Бумке, Нонне. С другими «идет работа». Выясняются вопросы, как платить врачам: фунтами, долларами или марками{50}. Но этих специалистов мало. Сталин телеграфом поручает А. Симановскому в Швеции командировать известного специалиста Геншена. Тот требует 25 000 шведских крон, Москва тотчас соглашается{51}.

После 11 марта, когда начались регулярные публикации бюллетеней о состоянии здоровья В.И. Ленина, стали поступать и инициативные предложения о приглашении тех или иных врачей. Например, Клара Цеткин обращает внимание кремлевских руководителей на профессора Фогта, «который лечил в свое время Адольфа Гека, Жюля Геда, Вурма и др.». По словам Цеткин, «это человек с мировым именем и коммунист по своим убеждениям»{52}. Все члены Политбюро поддержали предложение Цеткин специальным голосованием, однако, когда запросили мнение немецкого профессора Ферстера, он, как заявил Зиновьев, высказался против. Рыков воздержался{53}.

Из Монголии советский посол сообщал, например, что Народная партия готова прислать тибетского врача. Посол считал, что «по политическим соображениям весьма желательна его поездка в Москву»{54}.