Ленин

Ленин вскоре получил письмо от жены. Сообщала она о конгрессе социалистов, планируемом в Швейцарии. Не оттягивая ни на минуту, он распрощался с писателем, знакомыми рыбаками, партнерами, с которыми охотно игрывал в шахматы, и возвратился в Цурих. На время прибыл в Циммервальд и Киенталь, где с ненавистью в глазах и голосе схватывался с вождями европейского социализма: Ледебуром, Серрати, Зедлундом, Хортером, Раковским, Лаззари, Бризоном, Марринги; преодолевал их, внушая к ним отвращение, ставя перед позорным столбом тяжелых подозрений, сдирая кожу с почитания и обаяния, выставляя на посмешище; вызывал возмущение толпы и крики ненависти. Обвинял в предательстве и трусости; бросал оскорбления, недобросовестно спекулировал словами противников. Говорил простым, твердым, порой чрезмерно крепким стилем, употреблял логику острую, как лезвие меча; без конца повторял главную мысль; принуждал слушателей к принятию его предложений; лишал их свободы выбора. Говорил он хриплым глухим голосом, без тени пафоса, но движением рук, головы и всего тела, угрожающим или мягким, ироничным выражением лица, проницательным взглядом небольших внимательных глаз разгонял ряды противников, отделяя от них то и дело новых сторонников. Шаг за шагом как бы бился на штыках, торил себе дорогу и, приведя в движение инстинкты собранных рядовых партийных товарищей, вколачивал в их мозги свою формулу о превращении империалистической войны в войну гражданскую против правительств и капитализма.

Не заботясь об обвинении, что предает родину, он кинул дерзкие, страшные слова, что Россия может погибнуть, если удастся социальная революция, и одним ударом заложил фундамент III Интернационала. Уже тогда он сформулировал ясно то, о чем думал на пике Уто Кульм. Повторял это постоянно, втискивал в головы тянущихся к нему интернационалистов. Говорил он, топая ногой с бешенством и поднимая кулак, как тяжелый кузнечный молот:

– Человек чрезвычайно глуп, чтобы быть самодостаточным для самого себя. Десять или миллион свободных глупцов – это стадо! Демократия и свобода – это бесстыдная идея буржуазии и самый наиглупейший предрассудок! Наилучшей формой власти для человечества становится безграничный деспотизм, который является завершенным не в пользу правящих и угнетателей, но для пользы угнетенных и согласно с их волей.

Прислушивались к этим словам вождя наиболее нуждающиеся, преследуемые, парии души, те, которые могут жить только хлебом, тяжело дышащие местью, поддерживаемые завистью, блестели глазами и сжимали кулаки, повторяя слова страшных евангелий:

– Безграничный деспотизм угнетенных…

За мессией насилия во имя любви устремлялись все более многочисленные апостолы бунта, уничтожения, пролития крови и безумных мечтаний.

В 1917 году, как удар грома, раздирающего Небо и Землю, на берега спокойного лазурного Цурихского озера прилетела весть:

– В России революция! Царь отрекся от престола!

Ленин потер руки, сощурил глаза и несколько раз повторил:

– Настал мой час! Настал мой час!

Искал дорог в Россию. Все они были ужасно длинными.

Кроме того, после своего выступления в Циммервальде, он мог натолкнуться на непреодолимые трудности в государствах, союзных с Россией, и даже ожидать нападения агентов петербургской власти.

Самая короткая дорога проходила через Германию и Швецию. Он отдавал отчет себе, что посыпятся на него обвинения в предательстве родины, но видел только такой выход из ситуации.

Не колеблясь, решил он выбрать эту единственную дорогу. Рискнул во имя революции.

Швейцарские интернационалисты с Платтеном, Паннекоекем и Генриэттой Роланд Хольст во главе связались с Либкнехтом, который через других социалистов получил разрешение на проезд через германскую территорию Ленина, Крупской, Зиновьева, Раковского и других. Договорившись о своем намерении с заграничными социалистами и большим числом сторонников, Ленин на швейцарской границе сел в немецкий вагон и двинулся в дорогу. Опасался, однако, что партийные товарищи с негодованием примут известие о его решении. Чтобы гарантировать себе безопасность перед расколом собственной партии, он пригласил в Берн интернационалистов всех государств, чтобы они подписали протокол о целях и условиях проезда российских коммунистов через Германию. Одновременно от своего имени обратился он с прощальным письмом к швейцарским рабочим, разъясняя революционные намерения и подчеркивая свою неприязнь по отношению к империалистическим правительствам, не исключая немецкого и австрийского.

В Берлине Шейдеман, Носке и Ледебур с другими соглашателями замышляли встретиться с вождем российского пролетариата. Услышавши об этом, Ленин сорвался с места и крикнул своим товарищам:

– Скажите этим предателям, что если хотят, чтобы я дал им пощечину, пусть входят… – стоял бледный и неистовый.

Никто из немецких социалистов не рискнул встать перед невысоким человеком с широкими плечами и проницательными монгольскими глазами.

Около российской границы кто-то заметил: