Ленин

Внешнеполитическая программа Ленина на удивление совпадала с программой царской России. Гегемония в славянском мире, контроль над Проливами. И никакое международное право не должно было ограничивать революцию, которую должна была нести другим народам на своих штыках русская революционная армия. По сути – то же стремление к мировому господству, которое толкнуло руководителей Германии к развязыванию двух мировых войн. Только лозунги разные. В одном случае – «приобретение жизненного пространства». В другом – «торжество пролетарской революции во всём мире». Потому-то Ленин отнюдь не собирался осуждать агрессию Италии против Турции и как будто ничего не имел против того, чтобы внешнеполитические акции проводились по принципу, отражённому в строках крыловской басни: “Ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать!” Цинизм в политике он одобрял и чувствовал, что в случае прихода к власти в России большевикам придётся действовать так же, как действовали итальянцы по отношению к туркам. А для оправдания любой агрессии достаточно только выставить жертву агрессии чудовищем.

Как и в случае с Елизаветой К., музыка сыграла большую роль и в отношениях Ленина с Инессой Арманд. Можно сказать, что его роман с Инессой, превосходной пианисткой, развивался под пленяющие звуки Моцарта и Бетховена, Шопена и Баха.

Летом 1912 года Инесса Фёдоровна Арманд вместе с другим партийцем, Георгием Ивановичем Сафаровым, отправилась нелегально в Петербург, чтобы активизировать работу местных большевиков в преддверие выборов в Государственную Думу. Ехала она с паспортом польской крестьянки Франциски Казимировны Янкевич. По дороге Инесса заехала в краковское предместье Звежинец, где с 22 июня 1912 года жили Ленин и Крупская. Там она задержалась на два дня, получив от Ильича необходимые адреса и явки.

В Питер Арманд и Сафаров прибыли благополучно, провели там больше двух месяцев, посетили несколько собраний рабочих, где агитировали за одобренных Лениным кандидатов в Думу. О печальном финале их миссии Сафаров рассказал так: «12 сентября приехал в Питер бежавший из ссылки товарищ Сталин. 14 сентября я, Инесса и ещё кое-кто из Петербургского Комитета были арестованы. Но организация уже стояла на крепких ногах, и провал наш не помешал провести т. Бадаева рабочим депутатом Красного Питера».[99] Всего тогда арестовали 20 человек. 20 марта 1913 года Инесса вышла на свободу под залог в 5400 рублей, который внес её бывший муж Александр Арманд. Через Финляндию она выехала в Стокгольм, а оттуда направилась в Галицию к Ленину. Её приезд в сентябре пришёлся как раз на время работы социал-демократической конференции в Поронине. Крупская вспоминала: «В середине конференции приехала Инесса Арманд… Энергии у ней не убавлялось, с ещё большей страстностью относилась она ко всем вопросам партийной жизни (только ли партийной? –

Б. С.). Ужасно рады были мы все, краковцы, её приезду… После совещания мы прожили в Поронине ещё около двух недель, много гуляли, ходили как-то на Чёрный Стан, горное озеро знаменитой красоты, ещё куда-то в горы».[100]

В Кракове осенью 1913 года Инесса Арманд окончательно влюбилась во Владимира Ленина. Об этом свидетельствует её письмо Ленину, написанное в декабре 1913 года. Похоже, это было вообще первое письмо Инессы Ильичу, положившее начало их многолетней переписке: «Дорогой, вот я и в ville Lumière (светлый город (фр.), так называли Париж. – Б. С.), и первое впечатление самое отвратительное. Всё раздражает в нём – и серый цвет улиц, и разодетые женщины, и случайно слышанные разговоры, и даже французский язык. А когда подъехала к boulevard St. Michel, к орлеанке, парижские воспоминания так и полезли изо всех углов, стало так грустно и даже жутко. Вспоминались былые настроения, чувства, мысли, и было жаль, потому что они уже никогда не возвратятся вновь. Многое казалось зелено-молодо – может быть, тут и пройденная ступень, а всё-таки жаль, что так думать, так чувствовать, так воспринимать действительность уже больше никогда не сможешь, – и пожалеешь, что жизнь уходит. Грустно было потому, что Ароза была чем-то временным, чем-то переходным, Ароза была ещё совсем близко от Кракова, а Париж – это уже нечто окончательное. Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно! Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты ещё здесь, в Париже, занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда я тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью – и это никому бы не могло причинить боль. Зачем было меня этого лишать? Ты спрашиваешь, сержусь ли я за то, что ты “провёл” расставание. Нет, я думаю, что ты это сделал не ради себя.