Ленин. Человек — мыслитель — революционер

Солнце как будто затмилось для нас одновременно с гибелью того, что было бренным в нашем великом вожде. Это солнце воссияет победоносно, когда восторжествует в мировой революции то бессмертное, что было в Ленине. Скорбеть по Ленину не значит сетовать и медлить. Памяти его подобает одно: энергичнейшая, решительнейшая борьба за победу мировой революции. Идея Ленина должна претвориться в сознание массы, его воля — в массовую волю, его революционная борьба против всех сковывающих сил — в революционную массовую борьбу. Единственно достойной Ленина данью почета будет мировая революция.

У великой могилы. М… 1924.С. 35

ИЗ ВОСПОМИНАНИИ О ЛЕНИНЕ

Ленин вел себя, как ведет себя равный в среде равных, с которыми он связан всеми фибрами своей души. В нем не было и следа «человека власти», его авторитет в партии был авторитетом идеальнейшего вождя и товарища, перед превосходством которого склоняешься в силу сознания, что он всегда поймет и в свою очередь хочет быть понятым. Не без горечи сравнивала я атмосферу, окружавшую Ленина, с напыщенной чопорностью «партийных отцов» немецкой социал-демократии. И мне совершенно нелепой казалась та безвкусица, с которой социал-демократ Эберт в качестве «господина президента Германской республики» старался копировать буржуазию «во всех ее повадках и манерах», теряя всякое чувство человеческого достоинства. Конечно, эти господа никогда не были такими «безумными и отчаянными», как Ленин, чтобы «стремиться совершить революцию». И под их защитой буржуазия может тем временем храпеть еще более спокойно, чем даже во времена тридцати пяти монархов при Генрихе Гейне, — храпеть, пока наконец и здесь революция не подымется из потока исторически подготовленного, необходимого и прогремит этому обществу: «Берегись!»

Воспоминания о В. И. Ленине. В 5 т, М, 1985. Т. S. С. 9–10

ЛЕНИН И МАССЫ

Когда я вспоминаю наши беседы с Лениным — его слова живы во мне, словно я их слышала сегодня, — во всех них выступает одна характерная черта великого революционного вождя. Это — глубина его отношения к широчайшим массам трудящихся, в особенности к рабочим и крестьянам.

Ленин был проникнут сердечным, искренним сочувствием к этим широким массам. Их нужда, их страдания, от болезненного булавочного укола до жестоких ударов дубиной, в их повседневной жизни — все это болью отзывалось в его душе. Каждый отдельный случай, о котором он узнавал, свидетелем которого он был, являлся для него отражением участи многих, бесчисленных. С каким волнением рассказывал он мне в начале ноября 1920 года о крестьянских ходоках, незадолго перед тем побывавших у него:

— Они были в лохмотьях, с тряпками на ногах и в лаптях. При теперешнем ненастье! Ноги их совсем промокли, посинели, замерзли. Разумеется, я распорядился, чтобы им принесли обувь из военного склада. Но разве этим поможешь? Тысячи, десятки тысяч крестьян и рабочих ходят теперь с израненными ногами, невозможно всех их обуть за счет государства. Из какого глубокого и страшного ада должен подняться, выбиться наш бедный народ! Дорога к его освобождению значительно труднее, чем дорога вашего германского пролетариата. Но я верю в его героизм, он выбьется!

Ленин говорил сначала тихо, почти шепотом. Последнюю фразу он произнес громко, сжав губы, с выражением твердой решимости.

После нескольких дней пребывания в Иваново-Вознесенске, приблизительно в тот же период, я должна была ему сообщить о полученных мною незабываемых впечатлениях: о происходившей там окружной конференции, о собрании в переполненном театре и царившем там настроении, о посещении детских домов и большой текстильной фабрики, где работают преимущественно женщины.

Ленин в особенности интересовался тем, что я видела и переживала среди маленьких детей и подростков, подробно расспрашивал. Я рассказала ему, как обступили меня работницы и засыпали вопросами о положении их сестер в Германии и как они в заключение сказали:

— Взгляни на наши голые, израненные ноги. У нас только лапти. Холодно, и нужно ходить на работу. Передай Ленину, что мы будем очень рады, если удастся получить на зиму хорошую обувь. И хлеба побольше бы нам дали! Но передай ему, что мы и без этого продержимся, даже если еще в чем будет нужда.

Ленин слушал меня с большим вниманием. На лице его отражалось сострадание.

— Я знаю, как терпят и переносят лишения эти бедняки! — воскликнул он. — Страшно, что Советская власть не может сразу помочь. Наше новое государство должно сначала отстоять свое существование, выдержать борьбу. Это требует огромных жертв. Но я также знаю, что наши пролетарки выдержат. Это героини, великие героини. Их освобождение не падает им как подарок с неба. Они его заслуживают, они покупают его своими жертвами, расплачиваются своей кровью даже тогда, когда они не стоят перед винтовками белых.