Ленин. Дорисованный портрет

«Получил вчера письмо от Анюты, дорогая мамочка, сообщающее, что ты думаешь ехать с Ардашевыми (родственники по линии матери. – С. К.) в Казань, и спешу написать тебе.

Ардашевы собирались ехать сегодня. Д. А. (Ардашев, нотариус. – С. К.) мне предлагает взять дело об утверждении в правах наследства его родственника, но пока мы ещё не вполне согласились.

Живу я по-прежнему. Комнатой не очень доволен – во-первых, из-за придирчивости хозяйки; во-вторых, оказалось, что соседняя комната отделяется тоненькой перегородкой, так что всё слышно и приходится иногда убегать от балалайки, которой над ухом забавляется сосед. К счастью, это бывало до сих пор не часто. Большей частью его не бывает дома, и тогда в квартире очень тихо.

Останусь ли я тут ещё на месяц или нет – пока не знаю. Посмотрю. Во всяком случае, на рождество, когда кончается срок моей комнаты, не трудно будет найти другую.

Погода стоит теперь здесь очень хорошая, и моё новое пальто оказывается как раз по сезону…»[45]

Обычное житейское письмо, только автор его – не обычный квартирант дешёвой столичной квартирки, и «комната» ему уже определена – хотя он об этом ещё и не знает – в «казённом доме».

Впрочем, возможность ареста Ленин предполагал и заранее предупреждал старшую сестру Анну, чтобы в этом случае мать в Питер не пускать, поскольку она неизбежно начнёт ходить по разным «присутствиям» с хлопотами, неизбежно вызывающими в памяти тяжёлые дни хлопот за старшего сына Сашу[46].

Но когда арест стал фактом, никто Марию Александровну в Москве удержать, конечно, не смог, и она приехала, и ходила, и хлопотала, неся свой крест со свойственными ей достоинством и благородством.

По времени ареста Ленина и его товарищей стали полушутливо называть в своей среде «декабристами», но это была лишь внешняя аналогия – у царизма появились оппоненты принципиально более серьёзные чем те, что вышли 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь Санкт-Петербурга.

В СОРОК шестом томе Полного собрания сочинений на страницах с 443-й по 447-ю помещены протоколы четырёх допросов Ленина. Первый раз – 21 декабря 1895 года – его допрашивал подполковник Клыков, а потом – 30 марта, 7 мая и 27 мая 1896 года – подполковник Филатьев.

Ситуация была, конечно, драматической, тут было не до смеха, но я очень предполагаю, что, отвечая на вопросы жандармов, Ильич внутренне посмеивался. Во всяком случае, внутренней дрожи он явно не испытывал, хотя был собран и сосредоточен. Его линия поведения на следствии полностью укладывалась в русскую пословицу: «Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик!».

Точнее, то, что он – Владимир Ильич Ульянов, обвиняемый признавал, однако это было всё!

Вот фрагменты протокола допроса от 21 декабря 1895 года: