Ленин и другие играют Достоевского

ДОСТОЕВСКИЙ (серьёзно). Единый народ-Богоносец – это русский народ… (Неистово вопит.) И… и… неужели, неужели вы меня почитаете за такого дурака, который уж и различить не умеет, что слова его в эту минуту принимаются или как старая дряхлая дребедень, перемолотая на всех московских славянофильских мельницах, или как совершенно новое слово, последнее слово, единственное слово обновления и воскресения, и… и какое мне дело до вашего издевательского смеха в эту минуту! Какое мне дело до того, что вы не понимаете меня совершенно! О, как я презираю ваш гордый смех и взгляд в эту минуту!

ТУРГЕНЕВ (серьёзно и примирительно). Прошу прощения, я не хотел вас обидеть. А скажите мне, Фёдор Михайлович, веруете вы сами в Бога или нет?

ДОСТОЕВСКИЙ (лепечет в каком-то исступлении). Я верую в Россию, я верую в её православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие Христа совершится в России… Я верую…

ТУРГЕНЕВ (нетерпеливо перебивает). А в Бога? В Бога? В Бога веруете?

ДОСТОЕВСКИЙ. Я… я буду веровать в Бога. (Хочет уйти.)

ТУРГЕНЕВ (встает и говорит примирительно). А не помириться ли нам, Фёдор Михайлович, после всех этих милых словечек? (Благодушно протягивает Достоевскому руку, которую тот, преодолев себя, пожимает. Жестом приглашает Достоевского сесть за стол.) Присаживайтесь, Фёдор Михайлович, чем спорить и ругаться, давайте лучше вместе вина выпьем.

ДОСТОЕВСКИЙ. Можно. (Садится за стол.)

ТУРГЕНЕВ (достаёт бутылку вина, два бокала, разливает вино по бокалам, садится и говорит тост). Гербом Российской империи является византийский орёл с двумя головами. Головы эти смотрят в разные стороны, но тело у них одно… Я – западник, а вы – славянофил, но Родина у нас одна – Россия. Хотя наши политические и религиозные взгляды противоположны, это не мешает нам быть по крайней мере хорошими знакомыми.

ДОСТОЕВСКИЙ. Именно, именно!

Чокаются и пьют.

ДОСТОЕВСКИЙ (мягче). Иван Сергеевич, ваши повести и рассказы известны всему прошлому и даже нынешнему поколению. Они были наслаждением моей молодости. Потом я несколько охладел к вашему творчеству. Повести с направлением, которые вы писали в последнее время, мне уже не так нравились, как первые, первоначальные ваши создания, в которых было столько непосредственной поэзии. А самые последние ваши сочинения мне даже и вовсе не нравятся.

ТУРГЕНЕВ (благодушно). Не нравятся и не надо. На вкус и на цвет товарища нет.

ДОСТОЕВСКИЙ. Иван Сергеевич, давайте споём романс на ваши превосходные стихи «Утро туманное, утро седое…» Когда я его слышу, всегда прихожу в восторг.

ТУРГЕНЕВ. Я тоже.

Поют утро романс на стихи И. С. Тургенева «Утро туманное, утро седое…».

Конец первого действия

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Конец июля 1917 года.

Поляна в лесу на берегу озера Разлив у Сестрорецка под Петроградом. Здесь есть шалаш на двоих, самодельный стол, два чурбана в качестве табуретов.

ГРИГОРИЙ ЗИНОВЬЕВ в одежде косца готовит обед.

Входит СТАЛИН. Он в длинном чёрном летнем пальто, в ботинках, на шее у него белый шарф с тёмными полосами, на голове – большая круглая чёрная шляпа.

СТАЛИН (подходит к Зиновьеву

). Здравствуйте, товарищ Зиновьев!

ЗИНОВЬЕВ. Здравствуйте, товарищ Сталин. (Здоровается со Сталиным за руку.) Что нового в Петрограде?

СТАЛИН. Нечем порадовать. Временное правительство изготовилось подвергнуть нашу партию полному и окончательному разгрому.

ЗИНОВЬЕВ. Будет совсем плохо – уйдём все в подполье.

СТАЛИН (неопределённо неодобрительно). М-да… Где Владимир Ильич?

ЗИНОВЬЕВ. Скоро подойдет.

СТАЛИН. После двадцати лет непрерывной политической борьбы, полной тягот и лишений, смертельной опасности, бесконечной отсидки в тюрьмах и ссылках, уйти в подполье – для меня это перспектива совсем безрадостная. (Задумчиво.) Когда меня освободила из вечной ссылки Февральская революция и я приехал в Петроград, я взялся вместе с другим нашим старым большевиком Каменевым редактировать центральный орган нашей партии газету «Правда». Я сразу согласился с Каменевым: вот это и есть то, о чём мы так долго мечтали в подполье. Буржуазная революция свершилась, и пришло время для заслуженных партийцев пожинать плоды изнурительной борьбы и делать легальную политическую карьеру.