Ленин и революция

Что же касается Первой мировой войны, то, конечно, было бы каким-то бредом, если Россия признала бы себя побежденной Германией ПОСЛЕ ТОГО, как та в Компьенском лесу подписала акт о капитуляции перед союзниками. Но советское правительство предложило союзникам заключить мир без аннексий и контрибуций. И после того как получило отказ, подписало похабный Брестский мир. Это произошло 3 марта 1918 года, когда немцы были уже под Псковом и нацеливались на Петроград, а война-то продолжалась еще целых восемь месяцев – до 11 ноября. За это время у немцев хватило сил предпринять несколько совсем небезуспешных наступательных операций – в Пикардии, во Фландрии, на реках Эна и Марна. И Антанте удалось одолеть немцев только после того, как в мае вступили в сражения американские войска. Как же не знать это государственному Оратору!

Но Оратор, говорю, неколебим, и нечто поистине совершенно уникальное продолжается. Имея в виду Брестский мир, заключенный большевиками с немцами и их союзниками, он вопиет: «Россия потеряла огромные территории…» Какие? Как уже сказано, Польшу, самую большую часть территории Российской империи, немцы захватили еще при царе; почти всю Прибалтику – тоже; Финляндия получила независимость от Временного правительства, при большевиках это было только законодательно оформлено.

Будучи уверен в невероятности, бредовости исхода той войны, Оратор убежден, что это не могло быть результатом естественного хода вещей. Нет! «Это результат национального предательства тогдашнего руководства страны», то есть коммунистов, которых он с чего-то вдруг застыдился назвать, хотя прежде поносил то и дело даже персонально и Ленина, и Сталина. «Это очевидно, – говорит, – что измена». Нет, дядя, здесь очевидно совсем другое. Да разве в окружении царя были большевики? Разве они были министрами или командующими фронтами?

Коммунисты пришли к власти, когда царский режим и Временное правительство войну уже проиграли. В армии не было дисциплины, страна голодала, в промышленности, на транспорте – разруха. 16 октября 1917 года – большевики-то еще только «рвутся к власти» – на заседании так называемого Предпарламента министр продовольствия С.Н. Прокопович потребовал немедленно сократить армию – ее нечем кормить. Во фронтовых пекарнях мука нигде не превышает запаса на 6–8 суток. От бескормицы начался падеж лошадей, игравших в той войне важную роль.

И не большевики первыми заговорили о мире с Германией. Через несколько дней после Прокоповича военный министр Временного правительства генерал А.И. Верховский на совместном заседании комиссии того же Предпарламента по обороне и иностранным делам тоже потребовал сокращения армии с 10 миллионов 200 тысяч до 7 миллионов. О положении на фронте он сказал: «Ни один офицер не может быть уверен, что его приказание будет исполнено, и его роль сводится к уговариванию. Но никакие убеждения не способны подействовать на людей, не понимающих, ради чего они идут на смерть и лишения». Ну просто не министр буржуазного правительства, а большевистский агитатор-ленинец!

И агитатор добавил совершенно в ленинском духе, что «война нужна только союзникам, но для нас не представляет никакого интереса». Его вывод был такой: «Единственная возможность спасти положение – самим немедленно возбудить вопрос о заключении мира». Самим! «Речь идет о спасении государства, то есть о сохранении из него всего того, что возможно по реальному соотношению сил. Надо решать, что нам по карману, а что нет. Если нет средств для лучшего мира, надо заключать тот, какой сейчас возможен. В противном случае положение только ухудшится» (Цит. по «Улики», 29 окт. 2015, с. 2–3). Так, повторяю, говорил военный министр, который тоже, как Деникин, знал положение в стране и на фронте несколько лучше, чем наш говорливый Оратор спустя семьдесят лет.

И сказано это было 20 октября 1917 года. Через пять дней большевики взяли власть. Ноябрь… декабрь… январь… февраль… И положение действительно, как предрекал Верховский, только ухудшалось, в кармане у нас оставалось все меньше и меньше. И послали наконец Троцкого на переговоры с немцами, а он, как наш Оратор, не понимал положения страны, ему, ждавшему мировой революции, было наплевать на Россию. И он вдруг откалывает фортель: «Ни мира, ни войны, а армию распускаем». В ответ на это 18 февраля немцы возобновили наступление на петроградском, центральном (московском) и киевском направлениях. И если первоначально они хотели получить 150 тысяч км² нашей территории, то теперь требовали почти 1 миллион. И с великим трудом 3 марта Ленину удается заключить мир по реальному соотношению сил, то есть это был, как сам он сказал, похабный мир во имя спасения государства.