Наш дух - высшее духовное существо. Однако не бойтесь, благоговейные, т. е. внимательные слушатели, что мы поставим его на высокий пьедестал религиозного божества. Высокое и низкое в смысле действительности значит только более или менее организованное. Чем менее самостоятельны части какой-либо вещи, чем интенсивнее они функционируют как органы, сообщаясь с другими частями целого, тем выше стоит последнее в естественном порядке вещей. Наше сознание есть общий центральный орган, универсальное средство общения. Но то, что оно есть, оно есть не само по себе, как господь бог, но, по демократическому понятию, только в связи с другими вещами. Ученые à la Фогт много спорят о том, что различно по степени и что абсолютно различно, о том, составляют ли люди и обезьяны два мало различных вида, или два совершенно различных рода...
IV 1
[44-50] Собственно говоря, это поповский прием - обращаться к вам, мои уважаемые товарищи, с высоты амвона. Амвон, христианство, религия - все это вещи и названия, которыми столько уже злоупотребляли, что правдивому человеку должно быть противно приходить с ними в какое бы то ни было соприкосновение. Тем не менее необходимо подойти к ним как можно ближе, чтобы разделаться окончательно со всем этим. Чтобы выкинуть из храма нарушителя тишины, его приходится обнимать. Такова уж диалектика жизни...
Пусть даже христианство и социализм имеют довольно много общего, тем не менее тот, кто сделал бы Христа социалистом, по праву заслуживал бы названия вредного путаника. Не доста- точно еще знать общее сходство вещей - следует также узнать их различия. Не то, что социалист имеет общего с христианином, но то, что в нем есть особенного, что его отличает от последнего - вот предмет нашего внимания.
Недавно христианство было названо религией раболепия. Это действительно самое удачное его обозначение. Раболепна, конечно, всякая религия, но христианская религия самая раболепная из раболепных. Возьмем . . . .
376
В. И. ЛЕНИН
наудачу какое-нибудь обычное христианское изречение. На моем пути стоит крест с надписью:
«Сжалься, милосердный Иисусе! Святая Мария, молись за нас!» Тут пред нами безмерное смирение христианства во всей его жалкой ничтожности. Ибо тот, кто таким образом возлагает все свои надежды на жалость, тот поистине жалкое создание...
Мы, нерелигиозные демократы, имеем то преимущество, что мы ясно сознаем положение вещей...
Разве первые христиане хотели уйти из мира? Разве не ожидали они скорее, что Христос, как могучий, победоносный царь, сойдет к ним на землю, чтобы существующий дурной земной порядок заменить иным, лучшим, но все же земным порядком? Так говорит софист-резонер, которому дела нет до правды, а только хочется украсить свою свободомыслящую половинчатость и трусость звонким именем религии и христианства...
Мы не желаем поддерживать трусость, которая хочет представить отпадение от веры как восстановление истинного христианства и таким образом не желает отказаться от имени. Дискредитировать название необходимо для того, чтобы уничтожить само дело...
То, что христианство имеет истинного, например, умерщвление плоти как хорошее противоядие против внебрачных вожделений, или стоящую выше национализма любовь ко всему человечеству, этого социал-демократия не хочет отрицать. Наоборот, она твердо держится этого, если бы даже остальной мир озверел от ненависти к французам. Она не желает только, подобно христианству или вообще религии, выдавать мирскую истину за небесную святыню...
Мы также хотим любить врага, делать добро тем, кто нас ненавидит, но только тогда, когда враг, безвредный, повержен во прах. И мы скажем вместе с Гервегом:
Одна любовь нас не спасет,
Не принесет нам счастья, -
Пусть ненависть своим мечом
Разрубит цепи рабства.
Довольно нам уже любви!
Она нас не избавит:
Мы с ненавистью на врага
Должны свой меч направить.
.NB . . . . .
377
ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»
2 [51-56] Научная свобода, которая все вещи и все качества подчиняет благу человека, есть вполне антирелигиозная свобода. Религиозная истина в том именно и заключается, что она какое-либо естественное, мирское качество неестественно возвышает до небес, вырывает его из живого потока жизни и обрекает его на застой в этом религиозном болоте.
Таким образом, уважаемые товарищи, когда я простую истину часто называю «научной», то этим самым я лишь хочу сказать, что научная истина также называется мирской, или простой.
В этом пункте необходима ясность потому, что научная поповщина серьезнейшим образом стремится пособить религиозной поповщине. С самым грубым суеверием мы бы очень скоро справились, если бы уродливая половинчатость не старалась всюду заполнять собой пробелы науки. Прежде всего таким пробелом является незнакомство с теорией познания, непонимание человеческого духа. Как грозные явления природы делают лапландца или жителя Огненной