Ленин ПСС издание 5 том 29

Предоставим слово самому Юргену: «и принципиально неверующий все снова и снова будет приходить к философски доказанной истине, что все наше знание в конце концов все же покоится на какой-нибудь вере. Самое существование чувственного мира даже материалист принимает на веру. Непосредственного знания о чувственном мире он не имеет; непосредственно он знает только то представление о нем, которое имеется в его воображении.

Он верит, что этому его представлению соответствует представляемое нечто, что представляемый мир именно таков, каким он себе его представляет, он верит, следовательно, в чувственный внешний мир на основании доводов своего духа»...

NB

NB sehr gut!!

NB

NB

NB

NB

NB

399

ЗАМЕЧАНИЯ НА КНИГЕ ДИЦГЕНА «МЕЛКИЕ ФИЛОСОФСКИЕ РАБОТЫ»

Вера Мейера доказана «философски», тем не менее он знает лишь, что он ничего не знает, и что все есть вера. Он скромен в знании и науке, но совершенно нескромен в вере и религии. Вера и наука постоянно перепутываются у него - обе, очевидно, не имеют для него серьезного значения.

Итак, «философски доказано», что «всему нашему знанию настал конец». Чтобы благосклонный читатель мог понять это, мы позволим себе сообщить, что цех философов недавно устроил общее собрание и торжественно постановил изъять из обращения слово наука, а на ее место поставить веру. Всякое знание называется теперь верой. Знания больше не существует...

Однако господин профессор сам себя исправляет и говорит дословно следующее: вера в чувственный мир есть вера в собственный дух. Итак, - все, и дух и природа, опять покоятся на вере. Он неправ только в том, что желает подчинить также и нас, материалистов, решению своего цеха. Для нас это решение не имеет никакой обязательной силы. Мы остаемся при старой терминологии, сохраняем за собой знание и предоставляем веру попам и докторам философии.

Разумеется, и «все наше знание» покоится на субъективности. Очень может быть, что вот та стена, о которую мы могли бы разбить себе голову и которую мы поэтому считаем непроницаемой, может быть, говорю я, гномами, ангелами, дьяволами и прочими призраками она беспрепятственно преодолевается, быть может вся эта глиняная масса чувственного мира вовсе даже не существует для них - что нам до этого? Какое нам дело до мира, которого мы не чувствуем, не ощущаем?

Быть может то, что люди называют туманом и ветром, в сущности, чисто объективно или «само по себе» суть небесные флейты и контрабасы. Но именно поэтому нам нет никакого дела до подобной нелепой объективности. Социал-демократические материалисты рассуждают только о том, что человек воспринимает посредством опыта. К этому относится также его собственный дух, его мыслительная способность или сила воображения. Доступное опыту мы называем истиной и только это для нас есть объект науки...

С тех пор как Кант сделал критику разума своей специальностью, установлено, что одних наших пяти чувств еще недостаточно для опыта, что для этого требуется еще участие интеллекта...

sehr gut!

NB

NB

NB

400

В. И. ЛЕНИН

Однако великому философу оказалось не под силу совершенно забыть сказочку о глине, полностью освободить дух из-под гнета духовного тумана, отделить науку от религии.

Низменный взгляд на материю, «вещь в себе» или сверхъестественная истина держала всех философов в большей или меньшей степени в плену идеалистического обмана, который исключительно поддерживается верой в метафизический характер человеческого духа.

Этой маленькой слабостью наших великих критиков пользуются прусские правительственные философы, чтобы приготовить новую религиозную дароносицу, правда, крайне жалкую.

«Идеалистическая вера в бога, - говорит Ю. Б. Мейер, - разумеется, не есть знание и никогда не станет таковым; но не менее ясно, что материалистическое неверие в свою очередь не есть знание, а лишь материалистическая вера, так же не способная когда-либо превратиться в знание»...

VI

[130-136] Все в унисон повторяют напев: «назад к Канту». Ввиду этого интересующий нас вопрос приобретает значение, далеко выходящее за пределы мелкой личности генерала

Юргена. Не потому хотят вернуться к Канту, что этот великий мыслитель нанес сильный удар сказке о бессмертной душе, заключенной в грязную глину, - это он действительно сделал; а потому, что его система, с другой стороны, оставила щель, через которую контрабандой можно снова протащить немножко метафизики...

Совершенно ясно, что всякая превратная мудрость покоится на превратном пользовании нашим интеллектом. И никто так сознательно и так успешно не старался изучить этот последний, создать науку теории познания, как столь почитаемый всеми Иммануил Кант. Но между ним и его нынешними прихвостнями - существенная разница. В великой исторической борьбе он стоял на стороне правого дела против зла; он пользовался своим гением для революционного развития науки, в то время как наши правительственные прусские философы поступили со своей «наукой» на службу к реакционной политике...