Ленин в 1917 году

Все эти дни Ленин внимательно следит за событиями. Его точка зрения формулируется в статьях: «О конституционных иллюзиях», «Уроки революции», «Начало бонапартизма». В них речь о тех же «законах» революции, о которых он разговаривал с Шотманом и о которых позднее писал Милюков.

Февральская революция заявила свои требования: мир, хлеб, свобода. Это была воля большинства народа. Но Советы, призванные выразить эту волю, отдали власть буржуазному правительству. А оно вступило на путь обещаний и проволочек, не решая ни одной из насущных проблем. И пока «социалистические» вожди, вошедшие в правительство, купались «самовлюбленно в лучах министерской славы», буржуазия создавала свои «контрреволюционные организации… генералов и офицеров действующей армии». В июле они дали бой. И выиграли его, нанеся удар в решающем месте. Выиграли ценой того, что Россия была «на волосок от гражданской войны». Контрреволюция доказала, что в открытой схватке судьбы страны решает не «воля большинства», а «более организованное, более сознательное, лучше вооруженное

меньшинство», за которым стоит сила «богатства, организации и знания». И сделала это «контрреволюционная военная шайка, действующая от имени „контрразведки“…»[722]

Полагать, что в таких условиях возможен «конституционный, правовой, нормальный порядок», было бы наивностью или хуже того — самообманом, боязнью «самопознания эсеров и меньшевиков». Конечно, если считать, как они, что демократия сводится к свободе «говорения», и не считать запрета левых газет, собраний и демонстраций, то особых ограничений не появилось. Соглашателям и теперь было дозволено — в стенах Таврического дворца — «сверкать, шуметь, пожинать лавры…». Но чего стоила свобода «говорения», если с тем, что было говорено, реальная власть не считалась[723]

.

Министр Федор Федорович Кокошкин, отчитываясь перед московскими кадетами, — не без ехидства — заметил: «За месяц нашей работы совершенно не было заметно влияния на нее Совдепа. Влияние левых партий не мешало работе правительства. За этот месяц на заседаниях совершенно не упоминалось о решениях Совдепа, и постановления правительства не применялись к ним». Об этом отчете Ленин, естественно, не знал, но он отметил, что такая «демократия» сможет просуществовать недолго. Решение проблем, стоявших перед страной, переместилось с арены мирного состязания противоборствующих сил на поле боя. Ибо цель буржуазии была очевидна: передача «власти, сначала военной, а потом и государственной вообще, в руки контрреволюционных командных верхов армии»[724].

Но это возможная перспектива. А в данный момент сложилось определенное равновесие сил, когда «буржуазия рвет и мечет против Советов, но она еще бессильна сразу разогнать их, а они

уже бессильны… оказать серьезное сопротивление буржуазии». Это положение как раз и стало основой для политики бонапартизма: «лавирование опирающейся на военщину (на худшие элементы войска) государственной власти между двумя враждебными классами и силами, более или менее уравновешивающими друг друга». И задача революционных сил — «выбрать такую тактику и такую форму или такие формы организации», которые могли бы противостоять реализации планов контрреволюции. А для этого «надо сметь, уметь, иметь силу наносить беспощадные удары контрреволюции». Ибо «в революционное время, — заключает Ленин, — недостаточно выявить „волю большинства“, — нет, надо оказаться сильнее

в решающий момент в решающем месте, надо победить»[725].

Из указанных трех ленинских статей лишь «Начало бонапартизма», подвергавшееся редактированию, было опубликовано 29 июля в «Рабочем и Солдате». Статья «О конституционных иллюзиях» увидела свет 4 и 5 августа, а «Уроки революции» 30 и 31 августа, когда VI съезд давно закончил работу. И есть основания полагать, что у членов ЦК, находившихся на свободе, было явное намерение отправить Владимира Ильича в Финляндию, не дожидаясь начала съезда. Из Разлива Ленин и Зиновьев ушли не позднее 6 августа. А айвазовский рабочий Эмиль Кальске, участвовавший в данной операции, отмечает, что первоначально их отправка в Финляндию намечалась на 23–25 июля, т. е. за две недели до этого[726].

На сей счет есть и другое свидетельство. Дмитрий Иванович Лещенко — старый партийный работник, увлекался фотографией. Числа 12 июля ему передали сверток с париками и предупредили, что за ними зайдет женщина, которой, помимо париков, надо дать фотоаппарат и научить, как делать снимки для документов. Этой женщиной была Надежда Васильевна Полуян, но пришла она лишь 23 июля. До этого по поручению ЦК ей пришлось съездить в Гельсингфорс к Густаву Ровио и попросить подыскать надежную квартиру для Ленина и Зиновьева. 23-го, получив у Лещенко все необходимое и выслушав инструкцию по съемке, она уехала в Разлив.