Я объяснила это себе тем, что Саше не нравились те черты характера Володи, которые резали, но, очевидно, слабее, и меня: его большая насмешливость, дерзость, заносчивость, — главным образом, когда они проявлялись по отношению к матери, которой он также стал отвечать порой так резко, как не позволял себе при отце. Помню неодобрительные взгляды Саши при таких ответах. Так глубоко и сильно переживавший смерть отца, так болевший за мать... сам всегда такой сдержанный и внимательный, Саша должен был очень реагировать на всякую резкость по отношению к матери. Объяснение это еще подтвердилось рассказом матери следующим летом, уже после смерти Саши. А именно, она рассказала мне, что раз, когда Володя с Сашей сидели за шахматами, она напомнила Володе какое-то требование, которое он не исполнил. Володя отвечал небрежно и не спешил исполнить. Мать, очевидно, раздраженная, настаивала... Володя ответил опять какой-то небрежной шуточкой, не двигаясь с места.
— Володя, или ты сейчас же пойдешь и сделаешь, что мама тебе говорит, или я с тобой больше не играю, — сказал тогда Саша спокойно, но так твердо, что Володя тотчас встал и исполнил требуемое. Помню, с каким растроганным видом рассказывала мне об этом проявлении Саши мать.
Никакого «излучения» моральности не было у властного и бурного Владимира. Моральный «ошейник» должен был им ощущаться с крайней неприязнью, вызывая бессознательное желание сбросить эту обузу. Он плохо терпел какие-либо ограничения. Вероятно, только огромное самолюбие, желание быть «первым учеником» заставило его неукоснительно подчиняться всем строгим правилам Симбирской гимназии. Не забудем еще, что Владимир был баловень в семье. В отличие от скромного Саши, шумливый и кипучий, он был всегда на авансцене жизни семьи. Он видел, что им восхищаются и привык с детских лет, когда слышал от няньки, что Володя не «золотой», а «бриллиантовый», чтобы им восхищались. Привыкнув к этому, уже не терпел замечаний и резко реагировал на все указания матери. Волевой и самоуверенный, Владимир Ульянов хотел быть свободным в своих влечениях, внутренних сдерживающих сил и правил, «велений совести», «чувства долга», столь сильных у Саши, у него не было. И Саша, это чувствуя, имел полное основание решительно сказать: «Мы с ним совсем не сходимся».
Но перед юношей вся жизнь, полнота бытия захватывает его, рыжеватый пух вылезает на подбородке (Ленин от рождения был огненно-рыжим. —
Желание командовать у Вл. Ульянова почти с детских лет. В Кокушкине, играя со своими двоюродными братьями в казацкую вольницу, он всегда хотел быть «Тарасом Бульбой», атаманом. «Он встряхивал и увлекал нас, — вспоминает Веретенников, — атаманство, его первенство, проступало, так сказать, непроизвольно». Право на командование сначала покоится на смутном и неясном чувстве. Через несколько лет (в 18911892 гг.) оно дойдет до сознания, превратится в уверенность, подкрепленную семейной обстановкой, наполненной преклонением перед ним как «гением». И эта уверенность вместе с другими свойствами этого человека сыграет огромнейшую роль в судьбах России и всего мира.