Ленинград

Фашисты бегут, но тут появляются три их танка, обстановка резко меняется. Однако ненадолго. От танков никто не пятится, их забрасывают бутылками с горючей смесью, две машины горят, третья поворачивает назад. Ополченцы готовы идти дальше, но командиры сдерживают их:

— Назад, назад! У нас нет сил для наступления.

На позиции возвращаются с трофеями, обвешавшись немецкими автоматами, несут пулеметы, минометы, катят противотанковое орудие. Позади остается сотни две фашистских трупов…

На правом фланге 2-й батальон снова штурмовал Верхнее Койрово. И снова безрезультатно.

В какие моменты в чьих руках были в этот день Урицк, Лигово, примыкающее к ним Старо-Паново, сказать трудно. Фашистские цепи снова и снова словно из-под земли вырастали на почерневшей от взрывов низине за Урицком, фашистские танки снова и снова наползали на окопы пограничников, оставляя позади себя костры горящих машин и серо-зеленые полоски трупов; нашей артиллерии все прибывало. Пограничники в свою очередь стремились пройти вперед, умело используя каждую складку местности.

Под Урицком все еще самая больная и горячая точка Ленинградского фронта, и штаб фронта в первую очередь шлет сюда подкрепления: танкистов А. Г. Родина, отличившегося еще под Лугой, два батальона 6-й бригады морской пехоты, саперов, батальоны железнодорожных войск. В бой их вводит командир 21-й стрелковой дивизии НКВД полковник М. Д. Папченко. Высокий, в стальной каске и красноармейской стеганке, с автоматом на шее, старый кадровый пограничник, он словно бы излучает спокойствие и уверенность.

Под свой штаб пограничники заняли находившуюся неподалеку от Урицка больницу имени Фореля. Чердак больницы, откуда прекрасно просматриваются подступы к переднему краю, облюбовали для себя артиллеристы. На появившегося здесь вскоре улыбчивого, простецкого вида командира с двумя кубиками на петлицах, поначалу никто особого внимания не обратил. Сам он держался скромно, а представлялся всем по-штатски, хотя чувствовалось, что он кадровый военный:

— Дегтярев Петр Никитич.

В то время как все другие артиллеристы до хрипоты надрывали голоса, иногда часами крича команды в телефонную трубку, Дегтярев больше времени проводил, разглядывая поле боя в бинокль.

— Что у вас там, пушки сломались?! — подшучивали над ним.

— Снаряды экономим, снаряды у нас дефицитные, — посмеивался он.

Телефон Дегтярева оживал только, если в районе Урицка, Лигова обнаруживались крупные скопления войск, и звонил ему всякий раз не кто-нибудь, как ревниво подметили его коллеги, а лично начальник артиллерии 42-й армии М. С. Михалкин. У Дегтярева, как правило, были уже готовы данные для стрельбы, и он немедленно передавал их на свою батарею. Тогда где-то в районе Автова вдруг взметывались пламя и черный дым, артиллерийскую канонаду насыщал до предела раскатистый гул большой силы, в небе пролегали огненные трассы, и тут же наступающие гитлеровские цепи тонули в ослепляющем пламени.

Это были «катюши». Первую их батарею прислали на Ленинградский фронт из Москвы, она действовала под Кингисеппом, Молосковицами, Красногвардейском. Теперь это уже не батарея, а дивизион: в Ленинграде успели наладить выпуск и снарядов и пусковых установок. Под Урицком Дегтярев мог давать по пяти залпов в день, две батареи выпускали за семь-восемь секунд 128 снарядов. Радиус поражения одного снаряда составлял около 50 метров, залпом накрывалось шесть-семь гектаров площади — квадрат со стороной в 600–700 метров. Каждый залп стоил обычно оккупантам целого подразделения, каждым залпом срывалась атака. Пока огненные трассы чертили небо, в воздух старались подняться фашистские летчики: немецкое командование знало о существовании секретного оружия невиданной мощи и не жалело средств, чтобы отыскать его.