Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

У каждого ленинградца, пережившего блокаду, остались свои впечатления и представления о ней, своя правда. Для подавляющего большинства из них это была «горькая правда», но трагический лик блокады, освобожденный от многих слоев полуправды и лжи, предстояло еще увидеть спустя многие годы. И дело было не только в том, что в течение длительного времени власти не позволяли нам открыто взглянуть на «маску трагедийного конца» блокадной эпопеи, но и в том, что наши собственные впечатления должны были пройти мучительные испытания великим множеством страшных и даже чудовищных фактов нашей общей блокады.

Одним из них стало сокрытие правды о блокаде Ленинграда, начавшееся еще в годы Великой Отечественной войны. От советской и международной общественности тщательно скрывалось все, что происходило в Ленинграде в период его 872-дневной блокады, в особенности масштабы смертности мирного населения от голода. О трагедии Ленинграда не было сказано ни слова в нотах народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова, адресованных прежде всего народам союзников по антигитлеровской коалиции с тем, чтобы мобилизовать общественное мнение на более активную борьбу с гитлеровской Германией… Ни до внутреннего, ни до внешнего читателя правдивая информация о страданиях и лишениях ленинградцев не доходила[1]

. Как писал позднее авторитетный исследователь А. П. Крюковских, «тема наступившего массового голода оказалась абсолютно запретной для печати и радио. Введя жесточайшую цензуру на информацию о катастрофическом положении Ленинграда, центр тем самым косвенно признал свою вину за непринятие мер по обеспечению города продовольствием и топливом, по своевременной массовой эвакуации населения»[2].

Борьба за правду о блокаде Ленинграда начиналась теми ленинградцами, кто, пережив страшную зиму 1941–1942 гг., увидел в ней «небывалый еще опыт человечества» и потому страстно желал, чтобы об этом опыте узнали все. Ольга Берггольц, сразу же заявившая «Я здесь, чтобы свидетельствовать…» и ставшая подлинным поэтом блокадного Ленинграда, прилетев в начале марта 1942 г. на короткое время в Москву, сделала неприятное для себя открытие, которое в тот же день зафиксировала в своем дневнике. «О Ленинграде все скрывалось… Трубя о нашем мужестве, они скрывают правду о нас». В этом мнении Берггольц утвердилась и после трехнедельного пребывания в столице и общения с московскими друзьями, коллегами и чиновниками от культуры. 20 марта 1942 г. она отметила в дневнике: «Здесь не говорят правды о Ленинграде, не говорят о голоде, а без этого нет никакой “героики” Ленинграда… Заговор молчания вокруг Ленинграда… А для слова – правдивого слова о Ленинграде – еще, видимо, не пришло время… Придет ли оно вообще? Будем надеяться»[3].