Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943

Наученное горьким опытом первой блокадной зимы, руководство обороной города принимает еще 11 июня 1942 г. совместное (бюро Ленинградского горкома партии и исполкома Ленгорсовета) постановление «О порядке организации работ по слому деревянных сооружений для создания зимнего запаса дров». Сносу подлежали в первую очередь строения, разрушенные бомбардировками и обстрелами, расположенные на участках, «нуждающихся в разрядке по санитарным и гигиеническим требованиям», а также недостроенные дома. Из предназначенных к сносу 6 тыс. деревянных домов предстояло расселить 90 тыс. жителей[65]

.

С наступлением погожих июньских дней многие ленинградцы впервые «выползли» во дворы своих домов, на улицы и в скверы, чтобы насладиться теплом и солнцем. «На улицах сидят и греются дистрофики и цинготные. Обнажили ноги, распухшие, покрытые цинготной сыпью, черные и тонкие, исхудалые,»[66]

– отметил в июне 1942 г. в своем дневнике В.Ф.Чекризов. Хотя число «дистрофиков» к лету 1942 г. значительно сократилось, борьба с алиментарной дистрофией оставалась важной задачей органов власти и медицинских учреждений. На 15 июня 1942 г. в больницах и госпиталях находилось 16892 ленинградца с самой тяжелой формой дистрофии III степени, а еще 6989 человек с таким заболеванием нуждались в госпитализации. Ссылаясь на постановление Военного Совета Ленинградского фронта от 5 мая 1942 г., которым было предоставлено 7 тыс. коек для госпитализации гражданских больных в госпиталях Санитарного управления Ленфронта, председатель Ленгорисполкома П. С. Попков обратился к А. А. Жданову с просьбой обязать Санитарное управление «принять новых больных на освободившиеся в госпиталях койки в связи с выпиской гражданских больных и впредь не снижать установленного контингента в количестве 7000 человек…»[67]

. Лечение более легких форм алиментарной дистрофии проходило как через столовые лечебного или усиленного питания, так и путем расширения и улучшения системы общественного питания в целом. К середине июня 1942 г. услугами столовых пользовались 850 тыс. ленинградцев, в том числе более 400 тыс. из них находились на полном рационе[68]

. Так называемое рационное питание, когда взамен продовольственных карточек их владельцы получали в столовых завтрак, обед и ужин, позволяло распределять скудную блокадную норму на протяжении всего дня, лишая тем самым соблазна съесть ее за один раз.

Конечно, при таком широком охвате населения сетью общественного питания навести порядок в столовых было трудно, несмотря на проводившиеся проверки их работы различными органами власти. Факты хищения продовольствия работниками столовых неоднократно отмечались в спецсообщениях Управления НКВД по Ленинграду, что подтверждало многочисленные жалобы и подозрения питавшихся в столовых ленинградцев в том, что их обманывают. И все же привычные для блокадной зимы картины в столовых с их еле живыми посетителями, которые, отстояв огромную очередь, поглощали прямо в верхней одежде свою миску супа или каши в темном помещении, постепенно уходили из блокадного быта ленинградцев. «Сегодня первый раз после почти годового перерыва я ела в столовой в культурных условиях, – записала 5 июня 1942 г. в своем дневнике М. С. Коноплева. – Посетителей заставляют снимать верхнюю одежду, от чего за зиму мы отвыкли. В вестибюле приведен в порядок водопровод, можно перед едой вымыть руки – и от этого отвыкли. Удивительно быстро теряются привычки… Чистые скатерти на столах, цветы. Официантки вежливы. Из папуасов, в которых мы превратились зимой, мы снова возвращаемся к облику культурных людей» [69]. Хотя такой идеальный порядок был еще скорее исключением, работа столовых с лета 1942 г. не вызывала уже столько нареканий ленинградцев.