Ленинградская зима

Позвонил ее новый друг капитан-лейтенант Грушевский, он недавно всерьез говорил ей, что не знает, кого любит больше — ее или море…

— Вы слушаете радио? — спросил он почему-то веселым голосом. — Началась, Ниночка, великая баталия. Одно хорошо: эти события ускорят мое назначение. И вы там, в своем кино, тоже не теряйтесь, как сказано: дело наше правое, и мы победим. Вечером будете дома? — вдруг спросил он.

— А что? — с вызовом спросила Нина.

— Если не ушлют, зайду.

— Нет, меня не будет, — решительно отрезала Нина и повесила трубку. Только позавчера она передала Павлу Генриховичу подробнейший отчет обо всем, что говорил Грушевский на ее тахте.

Снова зазвонил телефон.

Нина сразу сорвала трубку.

— Что надо? — грубо спросила она, решив, что это опять Грушевский.

— Мне нужна Нина Викторовна, — услышала она ровный, чуть надтреснутый голос.

— Это я, — тихо ответила она, чувствуя, что сердце ее обрывается и падает вниз.

— Говорите громче, Нина Викторовна. Вас беспокоит Павел Генрихович. Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Вы могли бы завтра в десять утра?

— Мне нужно быть на работе… — начала она, но Павел Генрихович перебил:

— Придумайте для студии объяснение. Завтра в десять. До свидания.

Нина осторожно повесила трубку и быстро прошла в свою комнату. Она села на тахту и спросила себя с ужасом: «Что же теперь будет?»

Павел Генрихович. Больше ничего об этом человеке она по-прежнему не знала. Знала только, что он главный. Они встречались раз в два месяца, последнее время — чаще. Местом встречи был Гостиный двор — каждый раз на следующем его углу по часовой стрелке. Нина Викторовна почти всегда опаздывала. Но Павел Генрихович неизменно подходил к ней минутой позже, в тот момент, когда она, вынув из сумочки зеркальце, начинала прихорашиваться.

— Здравствуйте, как ваши дела? — говорил он бесцветным и чуть надтреснутым голосом.

— Все по-прежнему, — беспечно отвечала Нина Викторовна.

— Прошлый раз вы дали мне полнейшую ерунду. Желаю вам всего хорошего. — Улыбаясь, он протягивал руку. Нина Викторовна прощалась и оставляла в руке Кумлева донесение, свернутое в маленькую трубочку.

Иногда во время таких встреч Павел Генрихович передавал ей деньги. Тогда он протягивал ей руку в самом начале встречи, и она брала из его руки деньги.

— Благодарю вас, — говорил он.

Деньги были не ахти какие, 500 — 600 рублей. Но все же они всегда оказывались кстати. Нина Викторовна считала, что деньги ничего не значат, главное — это возвышающая ее тайная деятельность…

Из ленинградского дневника

19 сентября. Проклятый день…

Сильная бомбежка застала на углу Невского и Литейного. Дежурные ПВО пытались загнать меня в убежище, а мне срочно нужно было в Смольный. Я перестал торопиться в укрытия, увидев однажды, что стало с бомбоубежищем, в которое попала пятисоткилограммовая штука. Когда уже подходил к Смольному, бомбежка затихла. Неподалеку над крышами поднимался столб черного дыма. В ту сторону промчались пожарные машины.

В Смольном уже было известно, что бомба попала в громадный госпиталь на Суворовском проспекте. Вместе с работником горкома комсомола, о котором я успел узнать только то, что его зовут Костя, мы побежали к месту происшествия.