Ленинградская зима

Браславский ответил, что он действительно Березин и что он предпочел бы говорить по-русски, так как латышского он так и не освоил.

— Можно и по-русски, — согласилась женщина. — Разрешите присесть…

— Бога ради, извините меня. — Браславский придвинул кресло и взял из ее рук свечу.

Она села, девочка прижалась к ее ногам.

— Я тоже русская. Но мой муж латыш. Его фамилия Озериньш. Вы не знали его?

— Очень знакомая фамилия, — пробормотал Браславский, наморщив лоб.

— Но это неважно. Скажите, пожалуйста, когда вы выехали из Риги?

— Двадцать шестого июня утром, — ответил Браславский.

— Поездом?

— Нет, семья моя выехала двумя днями раньше поездом, а я оказался в автоколонне университета.

— Значит, вы не поездом, — тихо сказала женщина. — Тогда вы ничего не знаете. Извините, пожалуйста… — Она встала и взяла свечу: — Я так волновалась… Еще раз — извините меня. Но вы должны понять — я очутилась здесь одна… с девочкой… без средств… В общем, вы понимаете. До свидания.

Девочка сделала книксен и побежала за матерью.

— Здесь живет одна русская учительница, или она работник библиотеки, но тоже из Риги, она знает про вас, — сказала женщина в дверях.

Браславский припомнил весь разговор и не нашел в нем ни одной ошибки. Но на сегодня хватит.

Он запер дверь на ключ, выпил кипяток, закусывая шоколадом, разделся и залез в холодную постель.

Проснулся поздно и не сразу сообразил, где находится. Он видел промороженное окно, с которого пушистый иней расползался по стене. Тряхнул головой и выскочил из-под одеяла. Холод обхватил его и, казалось, стиснул в своих объятиях. Он делал резкие движения руками, стал прыгать, но привычное тепло не приходило. Он быстро оделся — стало чуть теплее. Съел кусок шоколада, хотел запить его оставшейся в кружке водой, но она замерзла. Вытряс из кружки ледяной кружок и, разломив его на куски, стал сосать лед. И только тогда озноб перестал его трясти…

Рижская библиотекарша, о которой ему сказала женщина, ждала его в вестибюле гостиницы и, как только он отдал дежурной кружку, схватила его за руку и потащила куда-то в темень вестибюля, приговаривая:

— Вы мне нужны… так нужны… пожалуйста…

Она втащила его в зал, где раньше было кафе, и они сели к одинокому столу, на котором колонками возвышались никому не нужные тарелки.

— Вас послал бог… право слово, бог, — сказала женщина, поправляя свои растрепавшиеся седые волосы и жадно вглядываясь в лицо Браславского. — Вы знаете? Я тоже заведующая библиотекой. Ваша какая? Какой номер? На Марьинской? На Суворова? На Московском форштадте?

— В чем дело? Чем я могу быть полезен? — холодно спросил Браславский.

— У меня к вам только один вопрос: как вы распорядились фондом? — спросила женщина.

— То есть как… распорядился? — спросил Браславский, чтобы выиграть минуту времени и в надежде, что она сама пояснит свой вопрос.

— Очень просто — что вы с ним сделали? Сожгли? Спрятали? Что? Что?

— Я его просто бросил, — ответил Браславский. — Когда мне было думать о фонде, если я уезжал двадцать шестого? Да и не так-то просто сжечь или спрятать такое количество книг.

— Ну, вот! Именно! — радостно воскликнула женщина. Она вскочила, схватила Браславского за руку и потащила: — Идемте! Вы скажете этому человеку, что я ничего с фондом сделать не могла!

— Подождите! — Браславский высвободил руку. — Объясните наконец, что вам от меня надо?

— Боже мой! Мой рижский начальник обвиняет меня в том, что я отдала библиотечный фонд в руки врага. Понимаете? Пойдемте! Умоляю вас! Вы только скажете ему! Идемте… — она снова стала хватать Браславского за руку, но он быстро пошел прочь.

— Как вы смеете? Как вам не стыдно! — кричала ему вслед седая библиотекарша.

Из ленинградского дневника

Из Москвы прилетел Гриша Нилов. Явился к нам в «Асторию» в морской форме. Красив он в кителе необыкновенно. Оказывается, он работает теперь во флотской газете. У меня собралось несколько московских журналистов. Гриша — румяный, веселый, подвижный среди нас, медлительных блокадников, — привез множество новостей, и одну совершенно невероятную — в гостинице «Москва» можно запросто достать водки и мировой закуски.

— Что ж ты, едрена феня, не привез нам хоть коробку шпрот? — спросил кто-то.